Читаем Восток — Запад. Свой путь: от Константина Леонтьева - к Виталию Третьякову полностью

Далее. Верна мысль Виталия Третьякова, что Россия имела и имеет смысл как центр культурного и цивилизационного притяжения. Но на что мы можем рассчитывать в культурном и цивилизационном отношении, как мы сможем снова притянуть к себе, к примеру Украину, если будем, как Виталий Третьяков, настаивать, что не было преступлений Сталина, а были только необходимые предпосылки для ускоренной коллективизации и индустриализации. Смешно. Неужели не понятно, что нынешняя хула на перестройку и соответственно попытки реабилитации Сталина, всего большевизма ведут к дискредитации авторитета России не только на Западе, но и в бывших странах социалистического лагеря.

Мне могут сказать, что все эти рецидивы антизападного славянофильства порождены идеологией суверенной демократии, что, мол, если мы в идеологии стали делать акцент на суверенитете, то тогда надо идти до конца, на суверенитет не только во внешней политике, но и в системе ценностей, в системе целей, в образе жизни. Но, на мой взгляд, и это легко доказать, философия суверенной демократии, по крайней мере в той форме, в какой она изложена в статье Владислава Суркова "Национализация будущего", от начала до конца утверждает примат западных ценностей свободы, материального благополучия, примат идеологии сбережения народа. Она всем своим острием направлена против славянофильства леонтьевского типа, против прежней практики, в том числе и сталинской, практике "разорительного и беспощадного огосударствления".

Идеология "суверенной демократии" вся выстроена на европейском гуманизме, она была направлена против нашей российской привычки "сорить людьми (у Бога людей много), изводить друг друга без счета и смысла, против привычки, которая коренится глубоко в прошлом". По духу, по моральному пафосу тексты о суверенной демократии были всем своим острием против нынешних, ставших модными рассуждений о том, что у нас нет права осуждать преступления Сталина, что моральная оценка прошлого равносильна капитуляции. Сурков не побоялся сказать, что Россия теряла в страшных войнах больше солдат, чем любой ее союзник или враг, что "освоение космоса и атомной энергии добыто жестоким упорством советского крепостничества".

Да. Есть все основания говорить, что нынешние массовые рецидивы крепостнического, аморального славянофильства, вся эта антизападная истерия являются свидетельством какого-то нового сдвига в общественном сознании. Все эти модные разговоры об особой русской миссии, об особом проектном сознании идут не столько от любви к России, сколько от незнания, что делать, как вести себя. Отсюда и соблазн сказать, что мы живем не хуже, а по-своему. Появившиеся в последние месяцы как грибы после дождя многочисленные русские «проекты» и русские доктрины просто кишат всеми призывами отказаться от европейского комфорта и европейского благополучия во имя наших русских идеалов аскетизма. Наша новая и прежде всего либеральная элита, наверное, уже не верит, что можно преодолеть и прогрессирующую русскую бедность, и прогрессирующую технологическую отсталость, а потому успокаивает убогую и нищую Россию старыми славянофильскими мифами о нашей избранности, об особом русском счастье, которое состоит в свободе надрывно жить и работать, в свободе умирать во имя очередного русского проекта.

Прийти к славянофильскому патриотизму, российской уникальности легче, чем к либеральному патриотизму. Для первого достаточно просто любви к стране. Для второго нужна еще работа ума, умение увидеть всю драму российской судьбы, признать ошибки собственного народа, отделить подлинные победы духа от мнимых. Наверное, трудно еще примириться с тем, что на самом деле, несмотря на ту страшную пену, которую мы заплатили за сталинскую индустриализацию, в цивилизационном отношении, в области культуры быта, производства всего того, что нужно для жизни, мы так же далеки от Запада, как и в 1917 году. Отсюда, от трусости, от неспособности смириться с нашей отсталостью и идут призывы сворачивать наращивание среднего класса.

Наверное, существуют и другие, не названные мной причины, побуждающие наших интеллектуалов уклоняться от требований и вызовов современной цивилизации, побуждающие их идеализировать традиционную российскую отсталость. Но несомненно, что мы так и не преодолели старое советское мышление, основанное на идее избранничества, особости выбранного нами в 1917 году пути.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых катастроф
100 знаменитых катастроф

Хорошо читать о наводнениях и лавинах, землетрясениях, извержениях вулканов, смерчах и цунами, сидя дома в удобном кресле, на территории, где земля никогда не дрожала и не уходила из-под ног, вдали от рушащихся гор и опасных рек. При этом скупые цифры статистики – «число жертв природных катастроф составляет за последние 100 лет 16 тысяч ежегодно», – остаются просто абстрактными цифрами. Ждать, пока наступят чрезвычайные ситуации, чтобы потом в борьбе с ними убедиться лишь в одном – слишком поздно, – вот стиль современной жизни. Пример тому – цунами 2004 года, превратившее райское побережье юго-восточной Азии в «морг под открытым небом». Помимо того, что природа приготовила человечеству немало смертельных ловушек, человек и сам, двигая прогресс, роет себе яму. Не удовлетворяясь природными ядами, ученые синтезировали еще 7 миллионов искусственных. Мегаполисы, выделяющие в атмосферу загрязняющие вещества, взрывы, аварии, кораблекрушения, пожары, катастрофы в воздухе, многочисленные болезни – плата за человеческую недальновидность.Достоверные рассказы о 100 самых известных в мире катастрофах, которые вы найдете в этой книге, не только потрясают своей трагичностью, но и заставляют задуматься над тем, как уберечься от слепой стихии и избежать непредсказуемых последствий технической революции, чтобы слова французского ученого Ламарка, написанные им два столетия назад: «Назначение человека как бы заключается в том, чтобы уничтожить свой род, предварительно сделав земной шар непригодным для обитания», – остались лишь словами.

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Геннадий Владиславович Щербак , Оксана Юрьевна Очкурова , Ольга Ярополковна Исаенко

Публицистика / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо

Александр Абдулов – романтик, красавец, любимец миллионов женщин. Его трогательные роли в мелодрамах будоражили сердца. По нему вздыхали поклонницы, им любовались, как шедевром природы. Он остался в памяти благодарных зрителей как чуткий, нежный, влюбчивый юноша, способный, между тем к сильным и смелым поступкам.Его первая жена – первая советская красавица, нежная и милая «Констанция», Ирина Алферова. Звездная пара была едва ли не эталоном человеческой красоты и гармонии. А между тем Абдулов с блеском сыграл и множество драматических ролей, и за кулисами жизнь его была насыщена горькими драмами, разлуками и изменами. Он вынес все и до последнего дня остался верен своему имиджу, остался неподражаемо красивым, овеянным ореолом светлой и немного наивной романтики…

Сергей Александрович Соловьёв

Биографии и Мемуары / Публицистика / Кино / Театр / Прочее / Документальное
Набоков о Набокове и прочем. Интервью
Набоков о Набокове и прочем. Интервью

Книга предлагает вниманию российских читателей сравнительно мало изученную часть творческого наследия Владимира Набокова — интервью, статьи, посвященные проблемам перевода, рецензии, эссе, полемические заметки 1940-х — 1970-х годов. Сборник смело можно назвать уникальным: подавляющее большинство материалов на русском языке публикуется впервые; некоторые из них, взятые из американской и европейской периодики, никогда не переиздавались ни на одном языке мира. С максимальной полнотой представляя эстетическое кредо, литературные пристрастия и антипатии, а также мировоззренческие принципы знаменитого писателя, книга вызовет интерес как у исследователей и почитателей набоковского творчества, так и у самого широкого круга любителей интеллектуальной прозы.Издание снабжено подробными комментариями и содержит редкие фотографии и рисунки — своего рода визуальную летопись жизненного пути самого загадочного и «непрозрачного» классика мировой литературы.

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Николай Мельников

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное