- Нет тут никакого следа!
Эва нахмурилась и… решилась потрогать. Кожа была теплой и влажноватой немного. Боги, если кто узнает, то… то остатки её репутации… в общем, её даже в старые девы не примут.
- Есть! – упрямо повторила Тори.
- Но я не вижу!
- Это и интересно… но… вот это темное… - она осторожно подняла пальцы, зачарованно глядя на них. – Оно… мое. Я его заберу.
- Тори…
- Не мешайся, - она дернула головой и оскалилась. – С-слышишь?
- Слышу, - Эва поднялась, к счастью, боль прошла, а слабость, пусть и осталась, но не такая, чтобы вовсе невозможно было пошевелиться. – Ты… ты только не убей его, ладно?
Надо уходить.
Позвать… отца. Или лучше Берта. Берт, он поймет, в чем дело. И что не так с Тори. А… а с ней определенно что-то было не так.
Она склонилась над лежащим. И пальцы её растопыренные застыли над грудью его. Показалось, что воздух под ними сгустился, а в нем прорезались тончайшие нити.
Нити…
Нет, показалось.
А вот лицо Тори. Такое… чужое вдруг. Хищное. Оно пугало. И Эва, закусив губу, решительно подняла подол рубашки.
Она выберется из подвала.
И…
И с Бертом она столкнулась на лестнице. А еще с отцом, который поглядел так, что захотелось под землю провалиться. Хотя они и без того под землей. Интересно, есть ли что-то ниже подземелий?
А если есть, то…
- Я… - она поняла, что голос звучит сипло. – Папа… мы не специально. Просто… Тори надо было.
Отец тяжко вздохнул.
А Берт поинтересовался:
- Зачем?
- Не знаю. Она… но мы видели! Все видели! Тот дом. И людей. Там был один, который… Тори сказала, что от него пахнет хорошо, но как по мне, так воняло просто-напросто невыносимо! И дом со мной согласен. Ему этот человек не нравился категорически. Но… - она споткнулась. – А он еще сделал девушку неживой! Ту, которая пришла с тем мужчиной, которого Тори…
Она опять запнулась.
- Ясно, - Берт тоже вздохнул. – Что ничего не ясно, но потом расскажешь подробнее.
Эва с облегчением кивнула.
И еще подумала, что теперь её точно запрут и, скорее всего, не в университете.
- Так что там с Тори? – уточнил Берт и стянул халат, оставшись в длинной ночной рубашке.
Эва, правда, выглядела не лучше.
И… и замерзла, оказывается. Она и сама не заметила, насколько замерзла. Но халат оказался большим и теплым.
- Она… там… она говорит, что у него рана и из нее сочиться. Но раны нет! Я сама… - Эва вовремя осеклась. Не стоит им знать, что она не только смотрела, но и трогала… это. – А она… она руку подняла. И растопырила. И под ней воздух… ну совсем жуть.
Тори не сидела.
Тори лежала. Рядышком. Одной рукой она обнимала лежавшего мужчину. Вторую сунула под щеку. И спала. Причем спала так сладко, что Эва даже позавидовала. На мгновенье. А потом испугалась.
И не только она.
Эва почувствовала, как напряглась рука брата, который поддерживал её. И дыхание отца сбилось.
И…
- Тори, - тихонько позвала она. И ресницы дрогнули. Губы растянулись в улыбке, такой, слегка безумной, а потом Тори открыла глаза.
Черные-черные.
Как сама тьма. И… и в обморок Эва тоже не упала. А еще подумала, что в романе описать эту бесконечную угольную черноту будет безумно сложно.
Или как там?
Адская бездна…
Но вот Тори моргнула. И глаза… глаза стали прежними. Почти. Разве что темными слишком. И выразительными. И… и опять Эва не о том.
- Я… - Тори всегда умела играть. И теперь сыграла растерянность вкупе с беспомощностью. – Где я…
- Знаешь, - отец снял халат и протянул его. – Вот только врать не надо, дорогая.
А потом снова вздохнул, тяжелее прежнего.
- Кажется, в нашей семье все-таки объявилась ведьма.
И взгляд перевел на Эву, будто это она виновата.
- Матушке только не говори, - сказал он тяжко. – Пожалуйста.
Дверь Эдди открыл почему-то Бертрам Орвуд.
- Живой, - сказал он с немалым облегчением.
- А…
- Тоже жива. Живы. Обе.
Наверное, можно было откланяться и уйти, но Орвуд распахнул дверь, махнув на нее. А Эдди решил, что это вполне можно счесть приглашением.
Мальчишка сиу тенью проскользнул следом.
На улице светало.
В гостиной же горели газовые рожки, и потому казалось, что там, за окнами, еще темно. Пусть даже сквозь эту темноту прорисовывались тени ветвей.
Ветер качал.
Ветви шевелились и скреблись о стекло.
- Доброго… - Эдди замешкался. Утра? Ночи? И доброго ли. – Доброго времени дня. Если мое присутствие…
- Скорее наоборот, - старший из Орвудов указал на кресло. – Ситуация довольно… неоднозначная. Но вы показали себя, как человек, мнению которого… можно доверять. Что вы знаете о ведьмах?
- Темных? – уточнил Эдди.
- А бывают светлые? – сестрица Эваноры выглядела взбудораженной.
Растрепанная.
В мятом домашнем платье, поверх которого была наброшена шаль. И бледные руки мяли края этой шали.
Бледные руки с синеватыми ногтями.
Бледное лицо.
И черные глаза.
- В мире много чего бывает, но обычно светлых называют иначе.
- Как же? – она вздернула подбородок.
- Виктория, - поморщился Орвуд-старший. – Будь добра, веди себя прилично.
- А разве ведьмы ведут себя прилично?
- Не знаю про ведьм, но ты моя дочь. Поэтому… окажи любезность, - это было произнесено с нажимом.