Оказавшись в заснеженном подмосковном коттедже, он мечтал уединиться и приготовиться к завершающим дням своей жизни. Сойка с лазурным крылом была послана ему, как птица русского рая, вестница чудного бытия. Звала за собой, и он был готов полететь. Но его окликнули, оборвали полет, вернули в жгучее месиво изуродованных стран и изможденных народов.
Прилетев в Багдад, он почувствовал незримое присутствие Фарука Низара. Его дух витал в пышных зеленых парках, где они прогуливались, обсуждая проблемы, спасаясь от посторонних глаз и ушей. У министерства обороны, где произошло их знакомство, теперь стояли посты новой иракской армии, в кабинетах сидели американские советники. У резиденции президента, где они клали на стол Саддаму Хусейну подписанные протоколы переговоров, застыл танк. На площади, где прежде стоял величественный памятник Саддаму и вокруг трепетал и блестел сверкающий завиток автомобилей, теперь была клумба цветов. У мечети Аль-Аскари в сгустках золота и лазури, куда привел его Фарук и где они оба с благоговением слышали проповедь муфтия, теперь расхаживал патруль. И только на берегу Тигра все было как прежде. Стояли уютные рыбные ресторанчики, где они с Фаруком, прихватив флакон виски, дружески болтали, пьянели, глядя на рыбачьи лодки.
Фарук Низар был где-то здесь, в огромном кипучем городе. Следовало его отыскать, вызвать его дух, чтобы он воплотился в молодцеватого молодого майора с лихими усиками и влажными ласковыми глазами.
Багдад был таинственной колбой, в которой, усилиями разведок, с помощью магических технологий, был синтезирован наркотик, одурманивший мир. Сверхплотный эликсир, который пролился в исламский мир и вызвал реакцию огня и света, вскипевшую от Пакистана до Кавказа. Гениальные маги из разведки Саддама Хусейна, американские колдуны и исламские богословы создали вероучение, опьянившее человечество. Построили организацию под названием «Исламское государство», в котором поселилась долгожданная мечта о справедливости и совершенстве. Оранжевые балахоны казнимых, руины античных алтарей, горящие города и селения стали образами мировой революции, отрицающей «ветхий мир». Лазурь божественной правды, отрезанные головы пленных, пояса шахидов и проповеди о райском блаженстве были пьянящим дымом, который глотали люди и шли воевать в ИГИЛ. Русские самолеты пролетали сквозь дым, не в силах его развеять. Кальян с дурманом был создан в Багдаде, и Фарук Низар был одним из его создателей.
Торобов, двигаясь по Багдаду, дышал его синей дымкой, и Багдад переливался цветным стеклом, казался драгоценным кальяном, от которого плыла голова.
Не было плана, по которому Торобов мог отыскать Фарука Низара. Суннитский террорист и разведчик, Фарук Низар наведывался в Багдад нелегально. За ним охотилась разведка шиитов, агенты ЦРУ и МИ-6. Теперь же, в лице Торобова, его выслеживала военная разведка России.
Двигаясь по Багдаду, отыскивая «след змеи на камне», Торобов, без всякой надежды на успех, решил посетить дом, где когда-то жил майор Фарук и принимал у себя «дорогого друга Леонида».
Дом был пятиэтажный, типовой, похожий на московские пятиэтажки, с незначительной восточной декорацией фасада. Двор был оборудован под детскую площадку, с облупленными лесенками, качелями, лавочками. Детей не было, на нежарком солнце дремал инвалид в коляске, в безлистом дереве ворковали горлинки. Торобов осматривал окна, старался вспомнить, в каком подъезде жил Фарук.
Мимо шла женщина, несла сумку, которая оттягивала ей руку, и она, перед тем как войти в подъезд, остановилась, чтобы передохнуть.
– Прошу меня извинить, – обратился к ней Торобов. – Когда-то в этом доме жил мой друг, Фарук Низар. Вы не знаете, в какой квартире?
– Нет, – ответила женщина. – Старых жильцов не осталось. Я с детьми приехала из Киркука. Спасибо, что дали квартиру. – Она подхватила сумку и ушла в подъезд.
Торобов дождался, когда появился еще один жилец, немолодой, с семенящей походкой, с торчащими из коротких рукавов стариковскими руками.
– Извините, – остановил его Торобов. – Здесь в какой-то квартире жил мой знакомый, майор Фарук Низар. Вы знаете это имя?
Старик посмотрел на него мутными испуганными глазами:
– Всех военных отсюда выселили. Откуда здесь могут быть военные! – и скрылся в подъезде.
В самом деле, военных здесь не могло быть. После падения Саддама Хусейна близкие ему военные были арестованы, репрессированы. Или бежали и сражались теперь в рядах ИГИЛ.
Торобов покружил по двору и остановился рядом с коляской, в которой дремал инвалид. Не решался его тревожить, рассматривал небритое, искривленное хворью лицо, неопрятное пальто с неправильно застегнутыми пуговицами, вязаную шапку с дурацким помпоном, немощные, лежащие на коленях ладони. Но видимо, Торобов загородил солнце, тень упала на лицо инвалида, и тот открыл глаза.
– Простите, я вам помешал, – произнес виновато Торобов.