Востоковед

Он путался, вспоминал богословские тексты, суфийские трактаты, свидетельства святых афонских отцов. Голова его кружилась от непонимания мира, от бесконечности неба, от его блеска и трепета. Он вымаливал у неба ответ, просил Господа не лишать его разума, не ввергать во тьму, где он забудет обожаемое лицо матери, любимые очи жены.

«Господи, Ты слышишь меня? Ты не оставил меня? Ты видишь меня?»

Тихая золотистая капля полетела из неба, оставляя гаснущий след. За ней две другие, как беззвучные слезы, покатились по темной щеке небес, канули, не долетев до земли. Из неба падала золотая капель, таяла на лету, чертила в ночи бесшумные дуги. Торобов запрокинул лицо к плачущему небу, оно рыдало, оплакивало его, проливало на него золотистые слезы.

Утром Торобова разбудил шум моторов, бравурная музыка, крики. Выглянул в окно. По улице катили грузовики с вооруженными людьми, развевались черные знамена с белой вязью. Работал громкоговоритель, установленный на легковушке. По тротуарам торопился народ, все в одну сторону, туда, куда звала музыка маршей, катили грузовики со знаменами.

Вошел Зольде, в бархатной куртке, с голубым шарфом, перетянутый ремнем, на котором висела кобура. Он походил на бутафорского персонажа революционных фильмов, в которых действуют анархисты и лихие налетчики. Его утонченное лицо было бледным, синие глаза мерцали, словно в них закапали возбуждающие капли, на тонкой переносице у глаз проступили синие жилки.

– Господин Торобов, имею для вас приятное известие. Фарук Низар ждет вас в Катаре. Сегодня мы отправим вас в Иорданию, и оттуда вы прилетите в Доху. Вас будут встречать. Я приготовил вам церемонию прощания. Машина внизу.

Джип доставил Торобова на площадь, и, выйдя из машины, он очутился в горячем шумящем скопище, запрудившем площадь. Народ густо толпился, прижимаясь к фасадам нарядных домов, в которых, по всей видимости, размещались муниципальные учреждения, висели флаги. Цепь автоматчиков отсекала толпу от площади, в центре которой красовалась алебастровая чаша, быть может остатки заглохшего фонтана. На этой чаше был сооружен помост, обтянутый зеленой тканью, тесно, плечом к плечу, стояли бородачи с автоматами, зверского вида, положив пальцы на спусковые крючки. Перед чашей была сложена поленница из кривых бревен, напоминавшая колодезный сруб. Японский подъемный кран вытянул вверх стрелу, с которой, на лебедке, свисал огромный железный крюк. Этот крюк был начищен до блеска, сиял на солнце, и было видно, что его чистили старательно, как мастера высокого класса чистят и холят свои любимые инструменты. Торобова подвели к алебастровой чаше и поставили рядом с другими людьми, полевыми командирами и городскими чиновниками, кто в камуфляже, кто в гражданской одежде, кто в арабских платках, охваченных черными шнурами.

Торобова угнетало шумное многолюдье, аляповатая, с отбитыми краями ваза, громадный сияющий крюк, похожий на отточенный клык. Все это казалось декорацией для модернистского спектакля, где зрители мешались с артистами. И Зольде, как режиссер перед началом спектакля, волновался за его успех:

– Вам не тесно, господин Торобов? Потерпите, не пожалеете!

Площадь колыхнулась, толпу качнуло в одну сторону. Все головы, бородатые, в платках, пятнистых картузах, хиджабах, в металлических касках, повернулись к улице, из которой донесся рокот мотора. Тяжелый грузовик с открытым кузовом медленно въезжал на площадь. Грузовик был украшен зелеными трепещущими флажками. В кузове с откинутыми бортами стояла железная клетка, и в ней, в оранжевой долгополой хламиде, держась за прутья, стоял человек. Рядом с клеткой, в черных балахонах, в масках с прорезями глаз, застыли существа, похожие на обитателей подземного царства. Ярко-оранжевая хламида и черный цвет балахонов создавали зловещий контраст, от которого у Торобова заныло сердце. В человеке, облаченном в оранжевую хламиду, он узнал пленного советника, который вчера плюнул ему в лицо. И теперь он почувствовал ожог на лице, смотрел, как грузовик медленно разворачивается на площади, приближаясь к подъемному крану, и телеоператоры снуют вокруг, наводя телекамеры.

Грузовик пятился, сверкающий крюк нависал над клеткой. Черные существа махали крановщику, подтягивали крюк к железной, закрепленной на клетке серьге. Лебедка заработала. Клетка закачалась в воздухе. Грузовик отъехал, а кран повел стрелой, и клетка очутилась над поленницей, медленно раскачивалась.

Торобов видел, как советник дико водит глазами, смотрит на отточенный клык, на солнечную площадь, заполненную гудящей толпой, ищет среди нее хоть одно сострадающее лицо, не находит.

Курт Зольде с красным мегафоном в руках молодцевато взбежал на помост, оказался в центре чаши и замер, напоминая скульптуру фонтана. Поднес мегафон к губам и надрывно, яростно, мелко сотрясаясь от страсти, стал выдувать из мегафона лающие слова: