Восторг и горечь (сборник)

Разнеся молоко, я возвращался домой так энергично, что обгонял многих одноклассников. Впрочем, я ничего не замечал, мои ноги как бы гнались за моими фантазиями.

Уже дома, собирая учебники и тетради (я носил их под мышкой – благо школа через дорогу), обратил внимание, что идёт снег. Снежинки большие, мягкие и ещё какие-то тёплые, словно хлопья ваты. Они обильно таяли, но я побежал через улицу не потому, что опасался за учебники и тетрадки, – во мне продолжала бурлить радость встречи с Галиной Филь и Светланой Георгобиане. Сегодня они впервые заговорили со мной и даже выразили некое сочувствие, которое я воспринял как симпатию к себе.

Когда вбежал в коридор школы и вытирал ноги возле гардеробной (самое бойкое место), меня поразила не тишина даже, а подавленность, лёгшая как бы на все предметы вокруг. Из залы, за перегородкой, слышался плач. Навстречу мне вышли два старшеклассника – от них несло уборной и табаком. Они остановились, и один из них, взяв меня за подбородок, приподнял лицо.

– Ты, кажется, смеёшься? – сказал он.

– Нет, я не смеюсь, – ответил я.

За перегородкой плакал Яша Хазов. Юркий и весёлый, он так смешно раскрывал рот, когда я оглядывался (он сидел за партой сзади), что меня охватывали приступы смеха. Опасаясь учителя, я прятался за спинами одноклассников, а когда опять оглядывался, Яша уже ждал меня – изображал карася на льду. Обычно нас обоих выдворяли из класса, чтобы мы посмеялись в коридоре. И мы смеялись.

Сейчас я поспешил к Яше, но меня остановили.

– Не утешай его. Его побили потому, что он смеялся, а это предательство, надо плакать, ведь умер товарищ Сталин, – сказал Геннадий Катков, сын директора школы.

Теперь я понял, почему вызвал у старшеклассников подозрение. Хазов сидел на корточках, сжавшись в комочек и забившись в угол. Его, очевидно, били по лицу, потому что он сидел, закрыв портфелем голову.

– Яшка, не плачь! – крикнул я сорвавшимся голосом и побежал в класс.

Положив учебники в ящик стола, я сел и обхватил голову руками. Мне было жалко Яшу Хазова, и я понимал, что моя жалость – это вопиющее предательство по отношению к товарищу Сталину. Я не имел права думать ни о Хазове, ни тем более о Галине Филь и Светлане Георгобиане. И я заплакал.

Сапфир Джулиан

Когда на сайте «Викиликс» (WikiLeaks) стали выкладывать переписку американских дипломатов, которые в расчёте на засекреченность, не скупясь, раздавали в ней даже всемирно признанным политикам свои тычки и подзатыльники, мировые СМИ вначале опешили, а потом встревожились. Разве возможно, чтобы в считанные дни нежданнонегаданно выплеснулось на страницы интернетизданий столько сенсационного материала?! И уяснив, наконец, что это не только возможно, а уже, так сказать, свершившийся факт, призадумались – печатать его или нет.

Ящик Пандоры

Особенно трудно пришлось американцам. Ведь они не могли не понимать, что люди, в том числе и дипломаты, взявшиеся характеризовать того или иного политика, прежде всего характеризуют себя. А в данном случае ещё и с нелестной стороны, потому что использовали для своих суждений закрытость, то есть приём, не позволяющий ответить им адекватно. А между тем вполне возможно, что на их тычки и подзатыльники кто-нибудь бы нашёлся (и необязательно в нашей стране) и, как говаривал бывший дипломат и премьер М.Е. Фрадков , от всей души так бы и дал им в определённое место «пенделя».

Некоторые издания, принимаясь публиковать скандальные материалы, попытались обосновать свой интерес к ним доводом, мол, налогоплательщик имеет право знать: кто и как манипулирует его мнением. Если абстрагироваться, то очень убедительный довод. Но с осени прошлого года, когда сайт «Викиликс» начал публикацию 251 287 депеш и телеграмм из 274 посольств и представительств США , разбросанных по всему миру, такой довод уже никого не убеждал. Потому что всем стало ясно, что «Викиликс», словно ящик Пандоры, уже открыт и открыт настолько широко, что распространение скандальных документов по белу свету, в том числе и в нашей стране, – всего лишь дело времени.

Страна Интернет