Вот это поцелуй!

Дверь была открыта. Меня как ударило, я выхватил из кобуры свой пистолет 38-го калибра.

Я осмотрел всю квартиру, потом вернулся в гостиную и сел. Мне стало трудно дышать. Внимательно обследуя комнату, еще не в силах понять, что произошло, я вдруг наткнулся взглядом на кобуру револьвера Мэри-Джо. Она была пуста. Блестела новенькой кожей. Как будто насмехалась надо мной.

Потом я заметил наручники, прикрепленные к батарее у входа. В конце концов я встал и подошел к ним. Горло мне сдавило. Я не сводил с наручников глаз, и с каждой секундой мне становилось все хуже и хуже. Я летел вниз по крутому склону в пропасть. Все быстрее и быстрее…

Я присел перед батареей на корточки, нахмурив брови и склонив голову набок, чтобы кое-что рассмотреть. Действительно, в самой глубине, на поверхности одного из желобков была нацарапана надпись. Надо было иметь хорошее зрение, чтобы ее прочесть. Там было только одно слово: «Рамон», – написанное маленькими печатными буквами. Очень лаконичное сообщение.

Через двадцать секунд я уже вышиб дверь его квартиры. Вторую дверь за этот вечер. Я вспомнил, какое лицо было у Крис, когда я разбил ту, первую. У нее от изумления даже дух захватило. К Рамону я вламывался, не веря, что кого-нибудь там найду.

И разумеется, квартира была пуста.

Мать его! Черт бы его драл!

Я словно оказался в пустыне. Порывы горячего ветра хлестали меня по лицу. Красноватые блики плясали вокруг, и земля горела под ногами. Я подошел к окну, чтобы глотнуть свежего, воздуха. Я нервно кусал себе губы.

У меня было очень дурное предчувствие. Вокруг царила такая тишина, что звенело вушах. Мотылек влетел в открытую дверь и вылетел в окно, туда, где светила луна с темными пятнами океанов. В воздухе пахло пиццей. А вдалеке разгорались зарева пожарищ.

Я подумал, что, наверное, было бы неплохо пойти куда-нибудь с Марком и напиться. Честно говоря, я не знал, что мне остается делать в такой ситуации. Сколько ни ломал голову. Я мог объявить их в розыск. Я мог без устали искать иголку в стоге сена. Мог просто сесть и ждать. Или молиться. Какая разница?

Мне не везло с женщинами. У тех, чьи фотографии висели по стенам у Рамона, были огромные груди и потрясающие задницы, только вот улыбки у них были какие-то странные. Я хочу сказать, непонятно, как с ними себя вести.

Когда я выходил, в квартиру опять влетел мотылек и спустился вместе со мной по лестнице, я слышал легкий трепет его крылышек. Он вился вокруг светильников, прилипал к ним на какой-то миг, а затем опять следовал за мной, словно я был его верным другом или привлекательной самкой. Все это казалось мне таким глупым…

Я пересек улицу и сел в машину. Автоматически. Прежде чем включить зажигание, я в последний раз бросил взгляд на дом и несколько секунд смотрел на него.

Видимо, чувства у меня после столь насыщенного дня притупились. Все тело начало ломить. Руки саднили. Мысли путались.

И все же… все же я туда вернулся. Не спрашивайте почему. Не спрашивайте ни о чем. Я знаю об этом не больше вашего. Ведь мы, люди, – последнее чудо эволюции. Мы не знаем предела наших возможностей.

В холле было темно: таймер уже сработал, и свет погас. Я не стал его включать. Постоял секунду в раздумье и вышел на улицу. Покопался в багажнике, надел пуленепробиваемый жилет и вооружился очками ночного видения (мы только что получили усилители остаточного света «Гоггл-500», которые можно было соединить с лазерным прицелом, но мой остался в машине Мэри-Джо).

Теперь я все видел в зеленом цвете, люминесцентном, зловещем. Правда, он как раз соответствовал моему душевному состоянию. Ощущению постигшего меня жизненного краха. Будем объективны. Это был совершенно превосходный зеленоватый цвет. Передо мной предстал загнивающий, сыроватый и рыхлый мир. Нагромождение жалких предметов, зияющих провалов, где царила ватная тишина, мелькали слабые проблески света и мертвенно-бледные призрачные лица. Что и говорить, моя стихия.

Итак, иди туда, куда ведет тебя сердце, как говорят. Или, в моем случае, следуй велению инстинкта. Во всем остальном я был как корабль без руля и без ветрил. Это я признаю. Я не ищу оправданий. Вероятно, в прошлой жизни я был четвертован.

Короче, я вновь перешел через улицу. Меня окружала зеленая, наполненная хлорофиллом ночь.

Тихий холл как аквариум с зеленой водой. Такая же тихая лестница, покрытая газоном. Мои брюки стали изумрудного цвета, ботинки – зеленого. Сине-зеленая среда. Волосы на руках походили на крошечные побеги папоротника. Даже пистолет 38-го калибра по цвету стал похож на детскую игрушку. Я ненавижу эту зелень.

Дверь в глубине холла выходила в маленький дворик, где рядком стояли мусорные баки. Другая дверь, сбоку, вела в подвалы.