Вот и свела нас судьба (детство в серых тонах)… (СИ)

— Э, Мама, я всего-то упомянула, что они нищие, и он только титул имеет, а за душой ничего. Так сами же сказали!

— Так это я, и только тебе! Меж собой можно. А ты у дочек Юсуповых проговорилась! И эта Татьяна явно ему всё рассказала. И теперь мальчик на нас дуется. А так, конечно, он интересный. Какую песню дочке Юсуповых исполнил! Как будто в любви признался! Наверное, что-то задумал? Хоть и не ровня!

* * *

Воскресенье у нас прошло как обычно. С утра мы с тётей Ариной сходили в церковь, и даже в Казанский собор. Хоть и далеко, но решили немного развеяться. А то постоянно дома сидим. Один раз, наверное, можно. Мимо Театральной площади с Петербургской консерваторией и Мариинским театром, потом вдоль особняка Юсуповых и Мойки как раз можно было выйти к собору. А сам он располагался на Невском проспекте. Конечно, роскошно живут всякие аристократы и прочие богатые люди. А люди в Петербурге разные. Больше, конечно, разного рабочего люда и таких, как мы, небогатых дворян. Всё-таки, как говорят, почти восемьсот тысяч населения. Да, немало! Даже представить трудно!

А после церкви мы ненадолго прогулялись по Невскому проспекту и вернулись домой уже вдоль Екатерининского канала. И уж дальше занялись домашними делами. Хотя, на прогулке я как раз и вспомнил ещё одну песню. «У природы нет плохой погоды» тоже ведь вполне душевная. И однозначно под голос тёти! Вот и помузицировали мы с ней слегка. Считай, немного отдохнули. Хорошо тётя Арина спела! Почти как в моей памяти песня прозвучала. Мне так приятно и тепло стало. Словно я обрёл что-то давно потерянное и преисполнился надежды!

А уж с понедельника у нас опять начались будни. Я пошёл в гимназию и во вторник, считай, попался! Под самый конец занятий меня подозвал к себе наш классный наставник Иоганн Карл Дитрих, да ещё и учитель по латыни и древнегреческому. Этот немец уж лет как двадцать был приглашён и жил у нас в стране. Сначала состоял гувернёром у одних богатых аристократов, а потом устроился учителем и уже лет пять учил нас. Русский язык наставник, конечно, выучил, но остался сильный акцент, и оттого он предпочитал разговаривать на немецком. Мне было легко с ним общаться, но вот довольно большому числу учеников, не совсем освоимшим иностранные и древние языки, приходилось довольно тяжко! Хотя, сейчас он начал разговор со мной вполне на русском:

— Переферзефф! Тут Апполон Григорьефич сказал, что недафно ты на каком-то балу интересные песенки пел?

Значит, уже дошло. Но тут я был вполне спокоен. Но, похоже, не всё. К примеру, чтобы не привлекать ко мне лишнего внимания и особенно во избежание насмешек и даже издевательств, тётя Арина записала меня в гимназии как дворянина Переверзева. И остальные ученики за три с лишним года учёбы знали меня именно под этой фамилией. Приходилось сильно таиться, но, вроде, всё же до сих пор моё инкогнито не было раскрыто.

— Э, Иван Карлович, было такое. У князей Юсуповых. На детском балу. Музицировал и пел.

— Даже так? Что, они сами тебя на бал пригласили?

— Нет, Иван Карлович. Мы с тётей Ариной с ними не знакомы. Но мы состоим в родстве с Нелидовыми, вот тётя Надежда Фёдоровна нас и пригласила. И, смею заверить, Иван Карлович, никаких нарушений допущено не было. И музыка, и песни все разрешённые. Просто княжна Татьяна попросила исполнить.

— Проферим, Переферзефф! Ладно, пойдём-ка мы к Апполону Григорьефичу. Пусть он сам оценит, нарушил ты или нет.

Не поверил наставник. Сам он в музыке не особо разбирался. Оказалось, в своём классе пения нас уже ждал сухонький учитель музыки. Был он похож на слегка бородатого Антона Павловича Чехова из моей памяти. И, конечно, Апполон Григорьевич Лядов музыку знал отлично! Хотя, я у него пока числился в отстающих. Но у меня на учителя пения обид не было. Да, спрашивал строго, но точно по делу. Просто у меня пока возможности отличиться не было.

И когда я сыграл на слегка расстроенном фортепиано один за другим, и без отдыха, «К Элизе» Бетховена, «Полонез» Огинского, а потом уже «Вальс дождя» и под конец «Мелодию слёз», мои учителя не смогли так сразу прийти в себя. Просить спеть они меня уже не решились. И так ведь целый концерт получился. Ладно ещё о подробностях расспрашивать не стали. Хотя, когда я объявлял о том, что «Вальс дождя» посвящается моей матери княгине Софье, кроме княжны Татьяны, рядом никого не было. А что «Эти глаза напротив» как бы и предназначались ей, то тут и таиться смысла не имелось, потом и видоков хватало.

— Э, Переверзев, Бетховена и Огинского ты сыграл вполне на уровне. А остальные произведения чьи?

— Э, Апполон Григорьевич, извините, пожалуйста! Не хватило смелости признаться!

— Ну, Переверзев, скромность нужна в меру. Значит, последние композиции твои? Очень достойные и зрелые вещи! Хотя, вроде, ты на балу исполнил и какое-то произведение Чайковского?

«Танец маленьких лебедей» мне пришлось исполнить даже два раза. Признался, что как бы случайно узнал ноты и не сдержался, и, чтобы удивить княжну, сыграл. И последнюю песенку, мол, тоже именно для неё спел.