А вот у меня не нашлось сразу же чем и как ей ответить. Не ожидал. Девочек, конечно, я тоже люблю, но пока, действительно, отчего-то уж слишком стеснительно себя веду. Для меня они все какие-то внеземные существа. Даже Глаша и Феклуша, дочки прачек Авдотьи и Прасковьи, что рядом с нами живут. Они, к тому же, чуть постарше меня и относятся ко мне пренебрежительно. Мол, вроде бы, и барчук, а живёт никак не лучше них, и денег на угощения совсем не имеет. И многие уличные мальчишки меня постарше и, само собой, посильнее, хоть и простолюдины, разговаривают со мной сквозь зубы. Трогать остерегаются, потому что действительно барчук, и весьма высокого происхождения, но выказать своё презрение не забывают. Бывает, что и словами запросто что-нибудь неподобающее высказать могут. Привыкли, что им ничего не будет: ни сам тёте не жалуюсь, ни родители им ничего не сделают. И в гимназии многих старших учеников приходится остерегаться. Не так уж особо. Но от разных мелких неприятностей уйти не получается. Оттого я в постоянном напряжении пребываю и стараюсь особо ни с кем не общаться.
Хотя, чего мне тут бояться? Чтобы не выглядеть белой вороной, на этот раз я ответ дал на вполне неплохом французском, может, всего лишь чуть похуже, чем у девочки:
— Девочек? А что, их ещё и любить надо? Так ведь я ещё не вырос для этого. Вот когда вырасту, так тогда и буду любить. А вот уважать и сейчас уважаю. Я всё же мужчина! — И почти сразу же, хоть и было мне сильно неловко, поправился. — Ну, когда, вырасту!
— Ага, мужчина? Кожа да кости, и мужчина?
Да, чего греха таить, пока худой и щупленький я. Просто после недавней болезни, и тяжёлой, не совсем поправился. И малость недоедаю, оттого нарастить мясо пока не получается. И роста небольшого. Совсем непрезентабельно, вот словечко-то, смотрюсь.
С другой стороны, жилистый я и проворный, и не так уж и слабый. В последнее время и нужные, то есть, и специальные упражнения стал делать. Нежданно всплыло что-то такое в голове — ну, приёмчики разные или ухватки всякие. Самооборона без оружия называется. Откуда, сам не знаю, но всплыло. И теперь потихонечку стал заниматься. И некоторые успехи имеются! Так что, в случае чего, и врезать запросто кое-кому наглому в рыжую морду могу. Правда, пока мне свои знания и умения ещё применять не приходилось. Не хотелось трогать и бить детей простолюдинов. А в гимназии драки с другими учениками были как бы и запрещены. И, конечно, обижать девочек я никак не собираюсь.
— Почему же, вполне мужчина, пока просто маленький. А что худой, так болел я недавно. Три месяца назад. Еле живой остался.
— Даже так? Ну, извини тогда. А ты знаешь, кто я?
— Пока, прошу извинить, не знаю. Я тут вообще никого не знаю. В первый раз на таком балу. Просто вот тётя притащила.
— Ну, так знай. Татьяна я, княжна. И, между прочим, тут живу.
Да, с такой одёжой и украшениями точно княжна и, получается, Юсупова. Я же сейчас находился именно у князей Юсуповых, в их огромном и роскошном особняке на Мойке! Как говорили, чуть ли не самая богатая семья в Российской империи! Множество имений, особняков, заводов и фабрик! Ага, эксплуататоры трудового народа! Если не сама, то родители точно! Похоже, опять у меня в памяти появились очередные странные словечки. И самому еле понятные!
— Очень приятно, Татьяна. А я вот Борис и, между прочим, сын князя Павла Александровича Куракина. Жаль, но сирота я. Отец и мать у меня умерли ещё несколько лет назад. И старшие сёстры тоже. Все нежданно заболели и не смогли выкарабкаться.
— Ага, прямо так и князь? — как-то хитро и немного и брезгливо улыбнулась моя знатная и, главное, богатая собеседница. — Хотя, немного наслышана. Говорили, что, вроде, только титул и имеется, а за душой вообще ничего. Чуть ли не нищета беспробудная!
Да, чего уж скрывать, так и есть. И, вообще, тяжела жизнь бедного дворянина. Как у нас с тётей: я как бы и князь, а она — дворянская дочь. Но живём мы бедно, никак не лучше многих знакомых простолюдинов, и похуже, чем многие наши соседи по доходному дому, и совсем не дворяне. Судьба, однако!
Особенно тяжко чувствовать себя одиноким. У меня даже друзей не имеется: ни в гимназии, ни вне неё. Из-за происхождения и бедности не принимают нас ни в одном обществе. Даже дети бедняков остерегаются и всё пытаются подстроить мне мелкие пакости. Я, конечно, и влепил бы своим обидчикам, но пока, как ни жаль, достаточной силы за собой не чувствую, да и неуместно мне драться с детишками простолюдинов. А другие дети из семей побогаче просто сами со мной не общаются. Для них это уже я, как сказала эта наглая девочка, нищета беспробудная.