Вот и управились к празднику (сборник)

– Ну что, дед, еще по одной?

– Нет, мне хватит. Сегодня надо быть в форме, вдруг кто в гости придет.

– Толя, да ты хоть слово скажи, – одернула жена, но Анатолий не унимался:

– А! Давай, Вовка, с тобой еще по одной опрокинем, раз дед не хочет.

– Да я тоже воздержусь, тем более, вчера перебрали изрядно.

– Скажи-ка, какие все правильные сегодня. Ну тогда, дед, я один выпью за твое здоровье.

Он оттопырил пухлые губы и, сморщив лицо, полузакрыл глаза, вливая в свое нутро содержимое стопки. Но что-то забулькало в горле, и водка не пошла. Организм всеми силами сопротивлялся.

Но Анатолий, проявив недюжую силу характера, залил ее обратно.

Владимир молча смотрел на него. Он помнил, как зять бегал по утрам с потертым кожаным портфелем в школу, любил говорить об учениках, увлеченно рассуждал об истории государства, Карамзина, Соловьева цитировал. С ним было интересно говорить. И сегодня он, не помня вчерашнего, вновь надеялся пообщаться, почерпнуть чего-нибудь новенького. Но перед ним сидел совсем другой человек.

Анатолий встал со стула, буркнул что-то невнятное и, шатаясь, вышел.

– Водка, она ведь любого молодца свалит, – вздохнул Владимир, – с ней бороться – только время терять да здоровье.

– Это точно, сынок, золотые слова.

Ткнув лениво вилкой в тарелку с капустой, Василий Петрович поднял глаза, обвел всех взглядом:

– Ладно, Сталина сейчас осуждают, но мы войну выстрадали. А эти, нынешние, что делают – народ спаивают. Погляди, что делается. Вот зять, демократ хренов, напился и все, больше ему ничего не надо. А соседи, трезвые люди, она – врач, он – фельдшер, на «скорой» работает, сахар получили под зарплату по запредельной цене и, опять же, водки три ящика. А у них сын в мединституте учится, по стопам родителей пошел, как говорится. Помимо того, что за учебу надо доплачивать, так ведь и жить где-то необходимо, и поесть тоже. Теперь что им делать? Глядеть на эту водку или торговать? Ладно, я на пенсии, свое отработал, детей пятерых выучил, заметьте, при коммунистах, а теперь, при демократах, и одного невозможно. Я этот ящик за неделю выпью, ежели не осилю, то передохну и допью. Но дело-то не во мне. А соседям, им каково, хоть бы маслом сливочным дали или макаронами.

Помолчав, добавил:

– Вообще-то, человек он хороший и мне, бывает, помогает, только характером слабоват.

– Слушай, Вовка, – перебила его Нина Васильевна. – Я помню, в войну и то зарплату вовремя давали, хоть крохи, но регулярно.

– Правильно, а сейчас же не война. Сил нет смотреть на эти безобразия, – заключил Василий Петрович.

– Отец! А ты с зятем все же поговори, – вдруг повысил голос Владимир.

– Да тыщу раз уже говорил, а сегодня вот не успел, раздурелся ешш твою… – и, качнув головой в сторону спальни, нахмурил брови.

Оттуда донесся глухой грохот. Задрожали половицы.

– Что такое? – удивился хозяин.

– Дядя Толя с дивана упал, – заливаясь хохотом, сообщил внук.

– Фу, – облегченно выдохнул дед. – Я думал, взорвалось чего.

И тяжело поднявшись со стула, пошел с дочкой к зятю.

Оставшись вдвоем с матерью, Владимир внимательно посмотрел на нее и с хрипотцой в голосе полушепотом сказал:

– Дед-то у нас сегодня молодец.

В глазах у матери блеснула гордость за мужа. Вздохнула глубоко, сдвинула рукой платок за голову, произнесла со вздохом, отвечая своим мыслям:

– А ты что думал, я ведь знала, за кого замуж выходила. Вот уже больше полувека вместе живем. Он хоть и пил, но дом никогда не забывал. Дом-то, сынок, всегда на отце держался. Правду говорят, муж – всему голова.

На следующий день Владимир с сыном уезжали. Там, далеко, за много верст, ждал их свой дом, свои заботы, своя семья, где был он сам уже не сыном, а отцом и мужем. До остановки шли молча. День был пасмурный, ветреный.

– Ты, Вовка, смотри, детей береги, жену не обижай, она у тебя хорошая, – наказывала мать, прощаясь. – Да за собой смотри, на рожон не лезь.

Отец поправлял потертую кроличью шапку, глядел в сторону и тоже бормотал:

– Ну, что, сынки, до свидания, если что не так, извиняйте уж. В гости приезжайте почаще, не забывайте.

Владимир смотрел на удаляющиеся, сгорбленные временем и заботами фигуры стариков, одиноко стоящих на сером асфальте, и ему вдруг подумалось, что каждый раз, уезжая из родных мест, он восхищается их жизненной стойкостью, умением выживать в любое, даже самое трудное время. Но где-то далеко внутри его самого всегда оставалось тревожное чувство тоски от чего-то утраченного, что уже не вернешь никогда, как и детство, которое прошло на этой земле.

Вдали, в лучах поднимающегося солнца, зеленовато-серебристым светом горели горы, ослепляя заснеженными склонами.

Осветилась долина реки и засияла тем же серебристым светом.

Зависть

Соседи никогда не ссорились.

– Георгич, заходи! – кричал со своего крыльца Прокопьич. – Чайку попьём из моего чайничка.

– Не пью и не тянет, – вяло отзывался Михаил, копаясь со старым мотоциклом.

Техника со временем изрядно проржавела и износилась.