Вот я

– Абсолютно точно. – Он отключился и повернулся к Максу. – Они отдирают пластырь с такой скоростью, что новые волоски успевают вырасти и прилипнуть к нему.

– А?

– Я бы хотел, чтобы они уже развелись.

– Развелись? – переспросил Макс, и его организм срочно перенаправил кровоток в ту часть мозга, что маскирует панику.

– Конечно.

– Правда?

– Ты что такой темный?

– Типа, глупый?

– Ничего не знаешь.

– Не знаю.

– Ну, – начал Сэм, обводя пальцем край планшета – границу прямоугольной бреши в физическом мире, – ты бы кого выбрал?

– Для чего?

– Выбирать. С кем остаться.

Максу это не понравилось.

– Разве дети не делят, типа, время, или как-то так?

– Да, сначала так, но потом, понимаешь, обязательно придется выбирать.

Максу это сильно не понравилось.

– По-моему, с отцом веселее, – сказал он. – И гораздо меньше будут дергать. И наверное, больше всяких классных штук, и дольше у компа сидеть…

– Успеешь поразвлечься, пока не помрешь, от цинги или от меланомы, загорать-то будешь без защитного крема, или пока тебя не посадят в тюрягу за опоздания в школу каждый день.

– За это сажают?

– Посадят, если не свалишь сейчас отсюда.

– И я бы скучал по маме.

– А что мама?

– Она – это она.

Сэму его ответ не понравился.

– Но если бы остался с мамой, я бы скучал по папе, – продолжил Макс, – так что, наверное, я не знаю. А ты бы кого выбрал?

– Для тебя?

– Для себя. А я хочу там, где ты будешь.

Сэму это сильно не понравилось.

Макс запрокинул голову и смотрел на потолок, чтобы слезы закатились обратно в глаза. Почти как робот, но именно неспособность принимать неотъемлемое человеческое чувство и делала его человеком. Ну, или сыном своего отца.

Макс сунул руки в карманы – фантик от тянучки, огрызок карандаша с игры в мини-гольф, чек, на котором испарился текст, – и сказал:

– Вот я раз был в зоопарке…

– Ты был в зоопарке тыщу раз.

– Это анекдот.

– А.

– Ну вот, я раз пошел в зоопарк, поскольку слышал, что это, типа, лучший зоопарк в мире. Ну и, понимаешь, захотел увидеть сам.

– Наверное, было на что посмотреть.

– Ну, странность в том, что во всем зоопарке было только одно животное.

– Кроме шуток?

– Да. И это была собака.

– Аргус?

– Ты мне сбил весь рассказ.

– Повтори последнюю строчку.

– Я начну с самого начала.

– Давай.

– Однажды я пошел в зоопарк, поскольку слышал, что это лучший зоопарк в мире. Но дело в том, что там было только одно животное, на весь зоопарк. И это была собака.

– Надо же!

– Да, и оказалось, что это шитцу. Сечешь?

– И впрямь смешно, – сказал Сэм, не умея рассмеяться, несмотря на то, что искренне счел анекдот смешным.

– Ты понял, да? Шит зу?[5]

– Да.

– Ши. Тцу.

– Спасибо, Макс.

– Я тебе уже надоедаю?

– Совсем нет.

– Да, да.

– Вообще наоборот.

– А какой наоборот у надоедания?

Сэм запрокинул голову и, метнув взгляд в потолок, сказал:

– Спасибо, что не спрашиваешь, я ли это написал.

– А, – сказал Макс, комкая стершийся чек между большим и указательным пальцем, – это потому что мне наплевать.

– Я знаю. Ты единственный, кому наплевать.

– А оказалось, тут шитцу-семья, – заключил Макс, гадая, куда он направится, выйдя за дверь.

– Вот это не смешно.

– Может, ты просто не понял.

Истинный

– Па-ап? – позвал Бенджи, вновь вбегая на кухню с бабушкой на буксире.

Он всегда произносил «пап» с вопросительным знаком, как будто спрашивая, где отец.

– Да, дружище?

– Вчера, когда ты приготовил обед, у меня брокколи касались цыпленка.

– И ты вдруг об этом вспомнил?

– Нет. Весь день думаю.

– Все равно в животе все смешивается, – сказал Макс с порога.

– Откуда ты? – спросил Джейкоб.

– Из маминой вагины, – сказал Бенджи.

– И ты все равно умрешь, – продолжил Макс, – так не все ли равно, что там касалось цыпленка, который все равно мертв.

Бенджи обернулся к Джейкобу:

– Это правда, пап?

– Что именно?

– Я умру?

– Макс, зачем? Для чего это было нужно?

– Я умру!

– Через много-много-много лет.

– А это что-то сильно меняет? – спросил Макс.

– Могло быть и хуже, – заметил Ирв. – Ты мог бы быть Аргусом.

– А почему Аргусом быть хуже?

– Ну, знаешь, одной лапой уже в печи.

Бенджи испустил жалобный вой, и тут, будто принесенная невесть откуда световым лучом, Джулия распахнула дверь и вбежала в комнату:

– Что случилось?

– А ты почему дома? – спросил Джейкоб, которого в этот момент все достало.

– Папа говорит, я умру.

– Вообще-то, – сказал Джейкоб с натужным смешком, – я говорил, что ты проживешь очень-очень-очень долгую жизнь.

Джулия взяла Бенджи на руки со словами:

– Конечно, ты не умрешь.

– Тогда приготовьте два замороженных бурито, – попросил Ирв.

– Привет, дорогая, – сказала Дебора, – а я уже тут начала ощущать эстрогеновое голодание.

– Мама, откуда у меня вава?

– У тебя нет никакой вавы, – вмешался Джейкоб.

– На коленке, – сказал Бенджи, указывая на совершенно здоровое колено, – вот тут.

– Наверное, ты упал, – предположила Джулия.

– Почему?

– Там нет абсолютно никакой вавы.

– Потому что падать – это часть жизни, – сказала Джулия.

– Это истинная жизнь, – сказал Макс.

– Красиво сказал, Макс.

– Истинная? – спросил Бенджи.

– Настоящая, – пояснила Дебора.

– Почему падать – это настоящая жизнь?

– Это не так, – сказал Джейкоб.