Вот идет человек

И когда Мойше-рабейну вернулся, с неба прогремел гром и засверкали молнии. Его ученик Йешуа встал со своей скамеечки, зная, что это Господь зовет его к себе, и пошел на гору Нево, и Господь говорил с ним, а народ благоговейно ждал его возвращения. Вернувшись, он прямиком направился в святилище, и все видели сияние вокруг его головы и знали, что это потому, что его сегодня поцеловал Господь. А перед святилищем Мойше-рабейну схватил Йешуа за руку и спросил: „Слушай, Йешуа, что Он тебе сказал?“ Но Йешуа высвободил руку, повернулся в сторону святилища, чтобы продолжить свой путь, и на ходу бросил через плечо: „А ты мне когда-нибудь рассказывал, что Он тебе говорил?“ Мойше-рабейну так и остался стоять, а Йешуа вошел в святилище, и весь народ вместе с ним.

И никто не заметил, как пристыженный Мойше-рабейну, сгорбившись, быстро-быстро пошел задворками на гору Нево. Господь уже ждал его, и Мойше-рабейну поднял свои глаза на Господа и сказал: „Возьми меня к себе, Отец“».

«Теперь вы понимаете, почему я обращаюсь с вами не как с маленькими детьми или учениками? – спросил наш учитель Шимшеле Мильницер. – Никогда нельзя знать, кто ученик, а кто – учитель. Когда-нибудь один из вас станет великим учителем, и тогда я снова буду его учеником. Вот вы сидите здесь, смотрите на меня и слушаете, как настоящие мужчины. А у меня такое чувство, будто я еще вчера ходил в хедер. И однажды я, еще ребенком, лег спать, а проснулся на следующий день уже с бородой, и у меня самого уже полная комната детей. И поздно уже учиться какому-нибудь ремеслу. Посмотрите на столяра, сапожника, портного, пекаря. Им не надо ходить с протянутой рукой (сам он, наш учитель, каждый вторник ходил попрошайничать и ужасно от этого страдал). Выучитесь какому-нибудь ремеслу как можно скорее, потому что в один прекрасный день или утро вы тоже проснетесь с густой бородой, и у вас у самих будут дети и забот полон рот, как у меня и у ваших отцов».

После этого он обычно пел красивые, мелодичные песни и рассказывал страшные истории про духов, чертей и неприкаянные души, которые по ночам встречаются на перекрестках. И когда мы после этого уже поздним вечером возвращались домой с маленькими фонарями в руках, на перекрестке я остановился и закричал: «Ведьмы, духи черти, все сюда, все сюда! А теперь прочь отсюда! Прочь отсюда!» Все так и задрожали от страха и, стуча зубами, скорее побежали по домам. Я дрожал вдвойне: от страха перед нечистой силой и перед собственной смелостью. Но ощущение того, что другие думали, будто я не боюсь, давало мне такую уверенность, что я повторял свою выходку снова и снова. Каждый вечер мои однокашники уговаривали меня не призывать нечистую силу. Они приносили мне старые кости, кусочки железа и пугови-цы. Они отрезали пуговицы от своих костюмчиков или от костюмов своих братьев и отцов, но, оказавшись на перекрестке, я не мог удержаться и, забыв обо всех договоренностях, снова призывал духов, наслаждаясь страхом своих друзей. Что поделаешь, я был всего лишь маленьким, милым невинным ребенком.

Так продолжалось до тех пор, пока мой учитель не отвел меня в сторонку и не сказал мне: «Я знаю, знаю, что ты гораздо смелее и смышленее других детей, но именно поэтому ты должен защищать их, а не пугать. Впрочем, я не вмешиваюсь в ваши дела и полагаюсь на твой собственный разум». И тогда я понял, что он прав, и больше никогда этого не делал, но поступал я так главным образом из любви к нашему учителю Шимшеле Мильницеру, ради которого мы были готовы на все.

13

Нам рассказывали, что один еврей, господин Гирш, так разбогател, что сам кайзер пригласил его в Вену, предлагал ему разные почести и высокие должности, но господин Гирш сказал ему: «Спасибо, великий кайзер, но я не могу всего этого принять».

«Почему?» – удивился кайзер.

И тогда господин Гирш сказал: «Великий кайзер, Бог дал мне богатство, а ты хочешь дать мне почетные титулы, но в твоей стране, в Галиции, так много маленьких еврейских детей, чьи родители так бедны, что не могут ни прокормить, ни одеть, ни выучить своих чад. А раз уж мне выпало счастье говорить с тобой, то позволь мне просить у тебя разрешения построить на мои деньги школы, чтобы все эти дети чему-нибудь научились и выросли достойными людьми, а твоя армия тогда пополнилась бы умными и смелыми солдатами». На что кайзер отвечал: «О, это мне по душе, это мне очень даже по душе, мой дорогой барон Гирш».