Вот идeт мессия!..

На мосту она ускорила шаги, словно торопилась к остановке автобуса, но, не дойдя до остановки, взялась обеими руками за парапет, взлетела на него (давая показания в полиции, он клялся, что она именно взлетела, как ангел), мгновение постояла, не слыша истошного визга женщин на остановке, и —…и экс-чемпионка Ленинграда по прыжкам в воду с вышки красивой и медленной дугой ушла с моста «Ла Гардиа» вниз, в густой в это время дня поток легковых автомобилей…

Часть вторая

Когда долго говорят о Мессии, приходит его осел…

Поговорка

16

Ночью опять стреляли, весело рассыпал сухие орешки пулемет, ухали взрывы, чернильная мгла Самарийских холмов обживалась звуками учебной войны.

Она не то что привыкла к таким ночам (впрочем, и привыкла, конечно, как привыкла к вагончику на сваях, к желтым валунам у порога, к дороге через хищные арабские села в машине с задраенными окнами) – просто уже не колотилось сердце со сна и рубашка не пропитывалась мгновенной испариной ночного страха.

Но – это стало уже привычкой – спросонок прихватив свою подушку, она перекочевала к мужу, забилась ему под руку, вжалась в него, свернулась под боком, как креветка.

– Ну? – буркнул он, покорно подвигаясь и плотно обнимая ее обеими руками, как, бывает, обхватываешь своего, уже великоватого ребенка, некстати заснувшего в автобусе.

– Опять война… – шепнула она.

Он придвинул ее к себе покрепче, разгреб – как щенок носом – волосы, прошелся губами по теплой шее и сказал, просыпаясь:

– Зяма, вы мне нравитесь… Вы неброская женщина, но…

Как обычно, в этот момент из соседней комнаты, где спала Мелочь, на их шепот прибежал Кондрат, вспрыгнул на постель между ними и стал Зяму отбивать. Все-таки он был страшным ревнивцем.

– В конце концов, – сказал муж, – кто здесь мужчина – я или он?

Как обычно, Кондрата с извинениями – старик, не обижайся, – пришлось выпроводить за дверь, где он минуты три еще скребся и угрожал… И когда наконец они оба уже совсем проснулись…

Зазвонил телефон.

Зямин муж зарычал и откинулся на подушку.

– Можно я его убью? – спросил он. Конечно это был Рон Кац.

– Что, не спится? – бодро заговорил он. – А мне в голову сейчас пришла дивная тема: «Евреи – кто они, откуда и зачем?»

– В каком смысле – зачем? – спросила Зяма, садясь на постели и судорожно просовывая руки в рукава рубашки, которую муж успел с нее стянуть.

– Я чувствую, вы не в форме, – приветливо заметил Рон. – Я предлагаю вам серию статей, уникальное разыскание.

– А чего там разыскивать? – невежливо спросила Зяма. – Уже разыскали и записали.

– Это вы Тору имеете в виду? – саркастическим тоном спросил Рон. – Эту сомнительную компиляцию? («Сомнительную компиляцию» Рон знал, разумеется, наизусть.) А вы знаете – кто вообще ее писал? Я берусь неопровержимо доказать: писцы фараона Рамзеса Второго.

– Кто-кто? – нервно зевая, спросила она.

– …и те, кого сегодня называют евреями, скорее всего вовсе не евреи.

– А кто мы?

– Ацтеки.

– Понятно, – сказала она. – А евреи куда девались?

– О! Вот об этом и статья.

Зяма подумала, что скоро традиционный знак вопроса придется ставить не только на первой полосе газеты «Полдень», но и на лбах двух ее незадачливых редакторов.

– Ну хорошо… – вдруг сказал Рон Кац. – Я понимаю, мне трудно противостоять вашей гражданской и национальной трусости… Я могу предложить другую и весьма актуальную тему. Сейчас в Израиле с визитом находится кардинал Франции Жан-Мари Люстижье. Его пригласили участвовать в симпозиуме Иерусалимского университета «Молчание Господа Бога». Почему бы нам не поставить ему хорошую клизму?

– Кардиналу? – изумилась Зяма. – Но за что?

– За то, что он – урожденный Аарон Лустигер, мать которого погибла в Освенциме в то время, когда он скрывался в католической школе, где и крестился. За то, что он – один из самых серьезных претендентов на папскую тиару, за то, что эта сука посмела припереться в Яд ва-Шем и войти в Зал Имен без головного убора.

– А вам-то что, вы же ацтек! – вставила Зяма злопамятно.

Рон молча засопел. Он обиделся.

– К тому же вы представляете наше с Витей непрочное положение. Штыкерголд и так каждый месяц грозится нас уволить. А тут еще вы с вашим кардиналом.

– Штыкерголд был и остается агентом КГБ! – встрепенулся Рон. – Я готов представить доказательства и написать статью!

– Напишите по мне некролог, – сухо посоветовала Зяма. – Кстати, о доказательствах. Вы читали в последнем номере «Региона» – какую отбивную сделал из вашей теории о еврейских киргизах Мишка Цукес?

– Кто-кто? – с презрительным напором переспросил Рон. – Кто сей господин?

– Рон, – сказала Зяма примирительно, – не придуривайтесь.

– Нет, вы понимаете, что может из себя представлять человек по имени Мишка Цу… Цу… Тухес? Да он первым делом должен бежать и менять это имечко на Евгений Онегин или Станиславский… Не понимаю – о чем вообще можно сметь писать, называясь Мишкой Цукесом!

Они помолчали.