Вот идет цивилизация

– Не могу, Генри, – ответил я. – Там ни лишней капли жира не осталось. Убери чего – и все веселье пропадет. Там и так одни кожа да кости.

– Как скажешь. Я не могу просить тебя калечить рассказ. Но как твой агент обязан сообщить тебе, что они видят этот рассказ как титульный. Это означает пять тысяч долларов. Собственно, это все, что я хотел тебе сказать.

Надо сказать, что до тех пор максимальный полученный мной гонорар составлял семьсот баксов – и это за опус объемом в двадцать три тысячи слов. Пять тысяч долларов! Не забывайте, что дело происходило в 1962 году… нет, правда, пять тысяч?

– А мне плевать, – заявила моя жена Фрума. – Что ни говори, а рассказ все равно хороший. Изрежь его на клочки – и, видит Бог, я от тебя уйду.

С чем и отправилась спать, а я пошел в кабинет и предпринял попытку укоротить рассказ. Слово здесь, предложение там, иногда даже целый абзац. Но ничего такого крупного, чем я мог бы пожертвовать, я не находил. Я дошел до конца рассказа, облегчив его на сто десять слов, и начал сначала. Пару слов здесь, предложение или два там, затянутую реплику второстепенного персонажа… А может, ну его вообще, этот персонаж? Разговорчивый аптекарь съежился до трех кратких упоминаний. Когда Фрума наутро заглянула ко мне, объем рассказа больше не составлял двенадцать с половиной тысяч слов. Больше того, он не насчитывал даже девяти или восьми тысяч. Он ненамного превышал пять с половиной тысяч слов.

– Что ты такое с ним сделал? – удивилась Фрума, дочитав его до конца. – Все удачное в нем осталось. Он даже лучше стал.

Я согласился. Я до сих пор с ней согласен. «Плейбой» купил его за пять тысяч долларов. Его перепечатали несколько сборников лучшей фантастики года в США и Британии. Я до сих пор горжусь своим рассказом о барыге из космоса. В напечатанный здесь рассказ вернулось несколько былых сокращений – пять или шесть сотен слов.

Написан в 1960 г., опубликован в 1963 г.

Мост Бетельгейзе

Расскажи им, Альварес, старина; у тебя это лучше получится. Это не тот пиар, какого бы мне хотелось. Пусть только уяснят суть, ну, и все подробности-шмодробности, какими они были на самом деле. А коль это им не по вкусу придется, пусть их хнычут, все равно расскажи все как есть, своими словами. С самого начала. Можешь начать с того самого дня, когда корабль пришельцев приземлился близ Балтимора.

Тебе не тошно от того, какими лохами мы были тогда, а, Альварес? Прыг да скок, прыг-попрыг, и мы еще думали, что нам свезло. Объясни им хорошенько, почему мы решили, что нам свезло. Объясни, как нам удалось все засекретить глухо-наглухо, расскажи, как фермера, что сообщил по телефону о находке, быстренько изолировали в золотой клетке, как отборные спецназовцы всего за несколько часов оцепили пять квадратных миль так, что мышь не проскользнет, как Конгресс собрался на тайное заседание, а газеты про это и слыхом не слыхали.

Да еще расскажи, как и почему они, стоило ситуации немного проясниться, бросились за советом к Троусону, моему старому препу по социологии. Как тот зажмурился от блеска всяческих кокард, погон и позументов, а потом – хлоп на стол готовое решение.

Меня. Я оказался его решением.

Расскажи, как фэбээровцы выцепили меня со всей моей командой из Нью-Йорка, где мы тихо-мирно себе гребли деньги лопатой, посадили в самолет и отправили в Балтимор.

Скажу без обиняков, Альварес, мне это пришлось не по душе – даже после того, как Троусон все объяснил. Ох, не по сердцу мне эти тайны мадридского двора. Хотя надо ли говорить, что позже я был за это благодарен.

Сам по себе корабль настолько потряс меня, что после этого пришельцам я не так уж и удивлялся. После всяко-разных обтекаемых сигар, которыми нас из года в год потчевали художники воскресных приложений, этот яркий, по-барочному роскошный сфероид, торчавший посреди несжатого ячменного поля в Мэриленде, казался не столько межпланетным кораблем, сколько огромным орнаментом с туалетного столика трехсотлетней давности. И сколько я ни таращил глаза, ничего похожего на ракетные движки не увидел.

– Вон она, твоя работа, – ткнул пальцем проф. – Двое наших гостей.

Они стояли на металлической пластине, окруженной самыми что ни на есть сливками избранных и назначенных лиц республики. Девятифутовая, заостренная сверху слизистая колонна на довольно-таки обширной базе венчалась крошечной бело-розовой скорлупкой. Два отростка с глазами на конце раскачивались туда-сюда и казались достаточно мускулистыми, чтобы, например, задушить человека. А влажная дырка того, что служило у них, должно быть, ртом, виднелась на базе – прямо у металлической платформы.

– Улитки! – не удержался я от крика. – Ей-богу, улитки!

– Или слизни, – согласился Троусон. – В любом случае, брюхоногие моллюски, – он похлопал себя по остаткам седых волос. – Хотя, Дик, не уверен, что эта черепушка круче их в эволюционном отношении. Их раса старше – и, полагаю, мудрее.

– Мудрее?

Он кивнул.