Вот какой Хармс! Взгляд современников

Я вот вспоминаю Михал Михалыча Зощенко. Он тоже любил рассказывать очень смешные вещи с печальной интонацией, но при всем его уме, таланте, — это все-таки была игра. А вот у Данил Иваныча вы не ощущали никак этого. Скажем, Евгений Львович Шварц, он, прежде чем что-либо вам сказать, он вас уже подготавливал мимикой, что это будет остроумно. Вот, скажем, Олейников — тот просто любил паясничать в быту. Если начисто не знать, что и как писал Даниил Иванович, и снимать его для немого кинематографа, то осталось бы впечатление, что это скучный по своему содержанию человек. Может быть, даже чуть чопорный.

Владимир Иосифович, интересно, вот так проходит очень много времени, — интересно, люди очень по-разному вспоминают об одном и том же человеке?..

Прервем до следующего раза.

НАТАЛИЯ ШАНЬКО «ПРИПИШИТЕ, ЧТО ЭТО ХЛЕБ КИРШОНА ...»

Наталия Борисовна Шанько (1901—1991), переводчица английской литературы для детей. Жена чтеца Антона Шварца.

Запись воспоминаний Н. Шанько сделана мной 26 августа 1984 года у нее дома в Ленинграде, на Васильевском острове. В письме, написанном буквально на следующий день, 27-го августа, Наталия Борисовна дополняла свой рассказ о Хармсе. Это письмо приводится здесь же, после записи.

Кто его к нам привел, я не помню. Так же, как я не помню, как я познакомилась с Эськой [66], тысячу лет знакомы — и не помню. Это примерно половина 30-х годов. У нас бывало много народу, а кто егопривел, не вспомню.

Мы жили на Невском, 88, квартира 80.

Всегда подтянутый, всегда вежливый, прекрасно воспитанный. Очень выдержанный.

Почему я спросила вас, как звали двоюродную сестру Марины [Малич], — потому что он сначала приходил не с Мариной. Потом стал приходить с Мариной. Всё чаще и чаще. И так до самого отъезда нашего в эвакуацию, до самой войны.

Итак, я чаще всего видела его у нас дома, на Невском, 88, — там до войны мы и жили. Это был шестой этаж, тогда без лифта, и мы этого не замечали.

Специальной темы разговоров у него никакой не было. О литературе, об общих знакомых. Масса трепотни было, масса смеха... В пьесе, которую он посвятил нам с Антоном Исааковичем [67], встречается Павел Карлович Вейсбрем [68]. Это режиссер Антона Исааковича, вот они — с женой, актрисой Марией Призван-Соколовой (она и сейчас у Товстоногова) [69], — у нас часто бывали. Павлик писал много стихов: смешные и похабные, прелестное было существо. Я нарочно отдала их Машке, потому что если бы было найдено у меня в архиве, то это имело бы совсем другой оттенок.

Это было еще то время, когда он не был женат на Марине. Ходили, ходили, потом поженились.

Вот я помню то, что относится к его самому первому аресту, когда он работал в Детгизе. Когда еще Ираклий сидел [70]. Вы знаете, кто его посадил? Женя Берш [71]. Сволочь такая, она уже умерла, кажется. Она и Эську посадила. Как его фамилия — того, у кого они постоянно встречались на Петроградской стороне?.. Одним словом, когда его следователь допрашивал, Даню, Даниила Ивановича, и спрашивал, почему он так часто бывает на Петроградской стороне у каких-то своих знакомых, зачем они там собираются, Хармс ответил, что они хотят под Невой сделать подкоп под Смольный. Следователь, конечно, страшно взволновался и спросил: «А зачем под Смольный вам надо делать подкоп? Зачем вам Смольный?» Хармс ответил: «А мы хотели узнать, остались ли еще там институтки?» [72]Следователь был очень обескуражен таким ответом.

Он сидел в одиночке, все время ходил из угла в угол и манипулировал шариком. Вы же знаете, что он хорошо манипулировал шариком?.. И следователь спросил: «Что это за шарик? что вы с ним делаете?» Хармс сказал, что это бомба, которую он подготовляет к тому, чтобы бросить ее куда надо. Ну, шарик отобрали.

Марина вас интересует? Это было прелестное существо. Умница. Очень интеллигентная, очень хорошая, очень тактичная, как и он. И отношения у них были очень трогательные. Это всё брехня, что говорят иногда. Физической близости последнее время не было, — уж что там, я не знаю, но они относились друг к другу трогательно необыкновенно. Даниил Иванович страшно боялся всяких передвижений. Он не мог себе представить, что можно куда-нибудь поехать дальше Пушкина. Когда Марина как-то полетела в Москву к своим родственникам или куда-то на самолете, он с ума сходил...

Я помню, Марина очень хотела попасть на балет, я достала билеты. И она пришла к нам после спектакля — «Лебединое», по-моему, мы смотрели. Я пришла домой раньше, чем Марина. И Даня уже обрывал телефон: «Где, что Марина?!.» А на этих пьяных оргиях у них мы не бывали. Один раз только.