Б. С. На похвалу? С некоторой застенчивостью, я бы сказал. Конечно, ему было приятно, что он сделал то, что вызывает у слушателя радость или удовольствие, но так, несколько застенчиво улыбался.
Сидел в жилетке (у нас было жарко там, в «Чиже»), я клеил макет, а на диване — Даниил Иванович или еще кто-то. Он любил бывать у нас, Даниил Иванович.
Я ведь ходил тогда с бородой, вы знаете. А тогда борода была редкостью. Молодой человек с бородой был тогда редким явлением. Даниил Иванович одобрял мое новшество, потому что ему были не чужды всякие отношения с цилиндром, в частности.
В. Г. Он вымучивал подписи к картинкам, которые вы иллюстрировали, или делал их относительно легко?
Б. С. Нет, очень быстро делал. Так садился, задумывался, — это он делал великолепно, в общем. Такие были экспромты. Так иногда он не заканчивал: «Это у меня не получилось, — я завтра принесу», — бывало такое. Это всех восхищало, как он делал. Потому что я помню, вот Лёва Юдин принес свои силуэтики[99]. И тут же было решено взять их для спинки номера. Это я говорю о самом последнем номере, который даже не вышел. Он у меня есть. Это 41-й год. И решено было дать их на спинку журнала. Тут же присутствовал Даниил Иванович, которому я предложил сделать под эти рисунки стихи. Он сделал что-то в одну минуту это. «Девять картин нарисовано тут, — мы рассмотрели их в девять минут. Если б их было немного побольше, мы б и смотрели на них бы подольше»[100]. Присел — и написал. Буквально.
В. Г. А последняя встреча, помните?
Б. С. В пивной, по-моему, последняя встреча. Его томили какие-то предчувствия. Я был рад, что могу его отвлечь как-то. Наверное, у него были предчувствия, что скоро всё это кончится.