Вот моя деревня

Стало мне жарко вдруг, что-то внутри у меня колотнуло, я вперед шагнул и говорю:

— Мы хоть и кидались вчера вениками, а все равно очень рады, что вы к нам приехали сюда. Только это не совсем к нам получается, потому что деревня-то наша: — Равенка, во-он она на горке стоит, а эта деревня Кильково, он кильковский, Шурка-то, который отказался говорить. Как же она, наша Равенка, у вас в картах не обозначена, вот я чего не понимаю, ее обязательно обозначить надо, потому что другой такой деревни нет во всем белом свете, хоть Россию, хоть и Америку возьми! В Кильково, конечно, тоже есть свои преимущества, у них клуб вот, и магазин, и автобусная остановка, но с Равенкой Кильково не сравнится, поскольку у них даже рыба не так хорошо берет и комаров больше, а в Равенке у нас ветерок.

Тут такое кругом поднялось! Кильковские сзади меня загудели, и березницкие, и бреховские, а впереди городские смеются.

Я говорю:

— Вы не смейтесь, не смейтесь, у нас тут с кильковскими из-за этого такая распря выходит, завидуют они нам, иначе зачем бы кильковские трактористы дорогу нашу распахали, разве ж так можно, и куда это председатель глядит!.. Или, скажем, шофер дядя Коля, зачем нас сегодня в крапиву высадил, ведь это нехорошо, больно!..

Хотел я еще про Любу сказать, а также про пастуха дядю Лешу, да тут и так уж слишком много шуму поднялось.

— Ну, а за веники, — говорю, — вы нас, конечно, извините, мы за Шуркой Шаровым охотились, да обозначка вышла. Вот на этом я и заканчиваю, а сейчас вам Евдокия Петровна цифры скажет!..

Евдокия Петровна как крикнет:

— Да полно, Антоша, не буду я никакие цифры говорить!

А на площади — мать честная! — хохот стоит, пионеры до корчи смеются, председатель колхоза аж приседает, не поймешь — не то хохочет, не то кашляет.

Евдокия Петровна кричит:

— Заходите все в клуб!

После этого у нас все тут перемешалось

После этого у нас все тут перемешалось, пионерский строй рассыпался, все повалили в клуб.

Я кричу:

— Федяра, первый ряд занимай, Федяра!..

Но Федяру где-то там притиснули. Я сам чуть не первым в клуб ворвался. Зацепился в торопливости своей за лавку и вместе с лавкою на пол — грох! Но все же успел занять первый ряд для наших, для равенских.

— Равенские! — кричу. — Санька, Ванька, сюда!

Но тут Куканов, который вчера за нами погнался, подбежал и плюхнулся на нашу лавку.

Я говорю:

— Ну, ты чего!

Он говорит:

— А ничего!

Я говорю:

— С нашего места, как с соленого теста!

Куканов сидит и за лавку держится.

— А птичку, — говорит, — видел?

Я говорю:

— Может, на травку выйдем?

Он говорит:

— Выйдем!

А сзади девчонка с челкой сидит.

— Сережа, — говорит, — иди к нам.

Куканов перешагнул во второй ряд и говорит мне:

— Еще встретимся…

Я говорю:

— Встретимся…

— Потолкуем…

— Потолкуем…

— Ну и молчи!

— Ну и сам молчи!

А девчонка с челкой:

— Ну, чего это вы, мальчики… А еще такую хорошую речь говорил.

Тут мальчишка черненький вышел на сцену, руки в карманы сунул и говорит:

— Начинаем наш концерт! Первым номером нашей программы…

Сзади ему шепчут:

— Руки, Ломтик, руки!..

Черненький вынул руки и продолжает:

— …выступает пионер третьего отряда Саша Ломтев. Песня, которую он, то есть я, сочинил, называется «Вечерняя лагерная». Ее, правда, надо петь на мотив «Варяга», но я пою очень плохо, поэтому я ее вам прочитаю.

Наверх вы, товарищи,
                        все по местам.
Еще одна ночь наступает,
Врачу не сдается наш
                     гордый отряд
И дрыхнуть никто
                       не желает.

Все городские засмеялись, захлопали и оглянулись на Полину Марковну. А она сзади крикнула:

— Ты что это, Саша, ты что?..

— А я ту песню забыл, Полина Марковна!

— Пусть читает! — закричали все. — Пу-усть!..

И мы на первом ряду закричали:

— Читай, читай!

Тогда черненький сунул руки в карманы и сказал:

Гремит, и шумит, и грохочет кругом,
Подушки летят, как снаряды,
И стал наш бесстрашный и гордый отряд
Подобен кромешному аду.

После каждого куплета мы так смеялись и хлопали, что черненький сам покатывался от хохота и даже не мог читать.

— Руки из карманов, Саша!.. — шептала ему девчонка с челкой, но он уже ничего не слыхал.

Потом вышла долговязая рыжая девочка. Она отвернулась в сторону и запела:

Ви-ижу чу-удное приво-олье…
Ви-ижу ре-еки и леса-а…

Я посмотрел в ту сторону и говорю:

— Где? Где?

Сзади нас засмеялись, а Куканов сказал:

— Эй, ты, не мешай!..

В это время Сашка высунулся из-за кулис и стал делать мне какие-то знаки, как будто приглашал на выступление.

Я говорю:

— Выступать, что ли? Не…

Вдруг сзади меня встала девчонка с челкой, прыгнула на сцену и убежала за кулисы. Оказывается, это он ее звал.

— Выступает Лена Скворцова, — сказал черненький. — Акробатический этюд.

На сцену Лена Скворцова вышла в одном купальнике. Она стала наклоняться в разные стороны и делать всякие движения руками. Позади кто-то засмеялся и засвистел. Я тоже свистнул.