Вот моя деревня

По отношению к влюбленной в него Татьяне Онегин циничен и эгоистичен. Виновно не только его воспитание — воспитывали его разные „мосье и мадам“, которые „учили его всему шутя, не докучали моралью строгой, слегка за шалости бранили …“. Главное, характер у него был скверный. Если б не этот характер, он бы обществу кулак показал или выкинул какой-нибудь номер. Как делаем это сегодня мы. Мы не подчиняемся обществу. Мы сами с усами. А он с бакенбардами модными ходил.

Пушкин описывает внутренний облик Татьяны, ее переживания: „Дика, печальна, молчалива … боязлива“. Такая девушка сегодня навряд ли привлекла внимание современного Онегина. Мы любим девчонок ярких, свободных, отвязных. И здесь мы Жэку поддерживаем. На кой она ему?

Татьянино одиночество и ее психологические комплексы, непонимание, что уже идет эра женского феминизма, делает ее любовь к Онегину такой сильной. Онегин же думает только о своей свободе. Но ведь он мужчина, и почему его надо за это осуждать? А потом проходит время, Онегин постарел, пошатался по свету, и еще скучнее ему стало, если он понял, что неплохо было бы, чтобы Татьяна была его возлюбленной. Конечно, теперь она не деревенская Танька, а генеральская жена. Крутая мадам. Такие Онегину всегда нравились. И нам бы понравилась обеспеченная генеральская жена, с „Лексусом“ и особняком на Рублевке.

А что сожалеть? По-другому произойти не могло — ведь Онегин полюбил Татьяну только после нескольких лет разлуки. И если бы они не разлучались, то было бы так, как сказал Онегин: „Привыкнув, разлюблю тотчас“. Евгений Онегин скептически, трезво и реалистически относится к жизни, именно поэтому его отношения с другими героями не простые, он не находит себе единомышленников. Даже Ленский не становится Онегину настоящим другом из-за того, что у них совершенно разные взгляды на жизнь: Онегин — скептик, Ленский — романтик. Из-за того, что Онегина никто не понимает, да и сам он никого не хочет понять, будет страдать он до конца жизни.

Онегин действительно близок нам эгоизмом, скептицизмом и всеми другими измами. А Александр Сергеевич Пушкин на самом деле нормальный поэт, если сумел, как экстрасенс, увидеть, что будет впереди с молодежью начала XXI века. А другие персонажи романа нам сегодня малоинтересны».

Крещенье

Подошло Крещенье, в субботу молодой батюшка Михаил из Загорска с помощниками приехал освещать воду. День был благостный, пушкинский. «Мороз и солнце — день чудесный». Основательный морозец заставил нарядиться по-зимнему. Бабки вытащили давно продырявленные молью, бывшие оренбургские шали, шубы. Ида Харитонова, мать Лешки Хромого, надела старую искусственную шубейку, валенки, кротко повязалась пуховым платком. Вот так в этой черной шубейке, купленной еще молодым мужем Аркашей, она ходила на водосвятие вот уже тридцать лет. Полжизни. Сын обещал заработать ей на новую шубу, кожаные сапоги без каблука — но не заработал. Сквозь пальцы просеял он не только деньги, но и саму жизнь. И вот теперь, она уходила, а он лежал на диване, корчась от разрывающей печень боли… Протез валялся на полу рядом с опустошенными за ночь бутылками.

«Грехи наши тяжкие… господи прости…» — Прошептала она, запирая давно погибшего сына в доме на замок.

Еще неделю ей предстояло терпеть сына. Потом очухается, пойдет опять в дом напротив, заканчивать затянувшийся ремонт, за который заплачены ему огромные деньги. Только где они?

Люди потянулись к клубу, где каждый год происходило водосвятие. В огромном зале перед сценой, где еженедельно происходили дискотечные бесовские пляски, поставили несколько столов, а иконы разместили на звуковой колонке.

Наталье Сидоровой было неловко в этом зале, она привыкла к благостной атмосфере храма. Другие же не задумывались о таких деталях. Прихожане, а это были сплошь женщины — ставили свои ведра, банки и бутылки на стол и рассаживались на стулья у стены. Появились Тамара и Ваня Чибис, что сразу привлекло внимание.

— Постарела Тамарка, постарела. — Заметила Надя. — Ошибка это была — дом продать.

— Так она ж Чибиса старше. Да и хорошего мало в том, что мотают друг друга. В этом возрасте. — Харитонова, бывшая соседка Нади, рассуждала по-простому. — Она тоже, старая шлындра. Давно прилепиться надо к мужику, а она что делает?

— Что она делает? Детям угождает. Доченьке своей толстозадой, хавронье.

— Ладно, не греши, Надежда. Поди, на праздник пришли. А мы осуждаем.