Вот моя деревня

— Пришли! Денежки мои! Наконец-то! Слава — те яйца!

Надя, забыв все обиды, кинулась обнимать бывшую хозяйку, но та, увидев порыв, отстранилась и поджала тонкие губы.

Вика про себя улыбнулась, действительно, Людка все больше напоминала старуху Изергиль. Человеческий утиль.

Опять у Нади все завертелось, закрутилось. Надо было отдать долги в магазины, собрать последние вещички, позвонить сыну, чтоб заказал им с Вовушкой билет на самолет через Интернет, надо было проститься с подругами и всеми жителями поселка, ведь среди них кроме Али Хромовой, Вики и Натальи Сидоровой, ставшими ей дорогими, тоже жили неплохие люди. Со своими недостатками, но и здесь жили люди обыкновенные, мечтающие о счастье, путающие понятия, но это совсем не важно. Таких людей была полна вся Россия. И они держали ее, больную, полусумасшедшую, на своих плечах, совсем не зная мифа об атлантах. Откуда их им знать! Оттого и падали, оттого и пили, надорвавшись держать.

Это все пролетело у нее в голове, как вихрь. А главное, надо помириться с Вовушкой, он букой сидел уже второй день и не открывал ей дверь. Последний раз они крепко поссорились, Вовушка капризничал часто. Она привыкла его прощать — как-никак инвалид. Бог с тем, что не угодила иногда. Картошку не так поджарила, или сильно кислый борщ сварила. Нервничала она, потому что Вовушка категорически отказывался выходить из дома, а ногу надо было разрабатывать. Свекровь Али Хромовой, бабушка той же поры, что и брат, вместе с ним попавшая в тот странный вихрь, давно ходила по квартире и по двору. А Вовушка разве что встанет иногда дверь ей открыть. Не то ленился, не то боялся… Она замаялась убирать из-под него, подстирывать, ухаживать за ним как за малым ребенком…

— Если мамка наша видит нас оттуда, она точно довольна. — В сердцах говорила она брату. — Кто бы за тобой так ходил?

А Вовушка ругался последними словами и благодарности никакой не высказывал. Грозил, что не поедет отсюда никуда, мол, за его пенсию, приютит его кто-нибудь. Она пыталась объяснить, что все это непросто, никому он не нужен. Пьяницам разве, чтоб пропивать его пенсию. Так ведь прописка еще нужна, чтобы получать эту пенсию. Забыл что ли, как те охламоны в Черняховске в бывшей Вовкиной квартире тебя поимели… Теперь надо и куртку тебе покупать… в Сибирь все же возвращаемся, и теплые ботинки нужны.

Она даже испугалась… вот привезу его домой, окаянного, а он Славке наплетет что ни попадя… Испортит жизнь.

На Славку у нее только и была надежда. У Славки был дом. И она могла бы купить какую-нибудь халабуду на окраине, да и Маринка бы не оставила ее без помощи. Но деньги лучше оставить на старость. Это Надя, бывший бухгалтер, и поживший человек, очень хорошо теперь понимала. Пожить в радости хотелось остаток жизни, не думать о куске хлеба. Со Славиком.

Вроде, как ждал ее Славка, не обзавелся за годы ее странствия никакой бабенкой, а тех которые сами бегали к нему по своему бабьему делу, она готова была простить. Сама-то она была чиста перед ним, как белый лист бумаги. И по чистому этому листу хотелось ей написать последнюю хорошую песню любви. Ведь была любовь между ними, не молодыми уже людьми, но не перестарками. И сына она помогла ему вырастить, и ведь стал он называть ее мамой, и побратался с ее Вовкой кровью. По — мальчишески, но было ведь.

И по телефону, он говорил ей, как и раньше… Надюха… милка моя, астра-звездочка.

Вот и забоялась Надя, испортит, как пить дать, испортит брат жизнь ей. Сейчас вон что буровит. И с чего берет? Были женихи у нее здесь, в деревне, навязывались. Да мало ли кто мечтал пригреться в ее постели и попользоваться ее пенсией? Никого Надя не подпустила к себе близко. Только из куража подманивала. Но это простительно.

Вика объясняла ей, что Вовушка требует внимания, и это так свойственно инфантильной мужской натуре. И как же быть? Столько внимания, сколько уделяла ему сестра — ни одна женщина в его жизни не уделила.

— Он эгоист… И от этой своей беды и умрет. — Вдруг сказала Вика, отвлекшись от своего занятия — она расшивала перламутровыми бусинами свой любимый берет.

Как в воду глядела.

Надя стучала к нему в двери, потом в окно. Он не поднялся. Потом ей надоело, и она вернулась к Вике за ключом.

Вовушка, как будто спал в большом старом кресле, прикрытый одеялом, в трикотажной шапке на голове. Перед ним стоял недопитый чай и надкусанный кусок хлеба, намазанный маслом, лежал на тарелке. Было тепло — электрическая батарея грела эту единственную жилую в доме комнату. Разговаривало радио, диктор рассказывал о том, что миллионер Батурин не признавал своей вины, и его защищали аж четыре адвоката…

Ужасная догадка мелькнула в ее голове.

Умер! Умер! Бедный, бедный Вовушка….

Простота хуже воровства