Читаем Вот пришел великан... полностью

Вот пришел великан...

…Герой Воробьева любит посидеть за рулем. Любит покинуть на время ставшую второй его родиной гостеприимную Литву и отправиться в дальний путь — к зовущим просторам России. Взятая напрокат «Волга» вольно или невольно, но обязательно отыщет дорогу в родное село. И на этой дороге неизменно будет мучить его невеселая мысль: «А не повернуть ли назад?»

И это всегда так. Чем ближе герой Воробьева к родным местам, тем больше одолевают его сомнения: стоит ли ехать дальше? Встреча с детством, с людьми, которых он знал, любил или ненавидел, всегда притягивает его воображение, всегда в нем бьется властное и неумолимое (и безотчетное) желание замкнуть кольцо, поставить над «и» все точки. И всегда вместе с этим желанием соседствует, ходит рядом, живет страх. Нет, не страх, что будет расплата за когда-то содеянное, — всей своей жизнью он искупил вину перед прошлым. Он понял жизнь. Но удалось ли понять ее тем, кто остался в родных местах, кто не шел с ним по жизни вместе. Вот что страшит его. Вот почему терзают его сомнения: ехать или повернуть? И герой Воробьева всегда едет. Пусть прежним остался Яков Семенович Кочеток. Пусть Яшка Кочанок (этот свидетелем был, когда судили дядю Мирона, «подтвердил» вооруженное нападение на «юного героя») в войну стал дезертиром и его пристрелили свои — был подлец, подлецом и подох. Но ведь были на его родине и другие люди. И эти люди не могли не понять происшедших с героем перемен.

Нужно верить. И нужно ехать. Только еще раз надо выверить мысленно свою жизнь, еще раз обосновать, удостоверить перед самим собой право на возвращение.

В одну из таких поездок герой узнает, что дядя Мирон, оказывается, жив, вернулся и по-прежнему работает в колхозе. Герой счастлив. Но как дядя отнесется к нему, к человеку, из-за которого пришлось столько хлебнуть? Как встретит?

Как на суд, он идет к дяде Мирону и называет себя.

«Мало ли каких слов я ждал в ту минуту, но из этого ничего не сбылось, — дядя Мирон не сразу, молча и дробненько пошел ко мне, глядя куда-то в угол мельницы, и лицо его было белым как мука. Я не знал, с чем он шел, и поэтому не двигался с места. Он подступил ко мне вплотную и не то сказал, не то охнул, и голова его очутилась у меня под мышкой, — до такой степени, оказывается, дядя Мирон был мал ростом. Я обнял его за плечи и зажмурился…

Потом мы стояли друг против друга, и дядя Мирон водил по моему лицу шершавой, как брезентовая варежка, ладонью и спрашивал:

— Да ты чего это, слышь?

— Это так, — сказал я. — Сейчас пройдет…

— Племяш, сгреб его мать! — плачуще сказал дядя Мирон всем, кто был на мельнице. — Я сразу признал, как только увидел. Он, думаю! Так оно и вышло… Племяш!..»

Нет, ни умом и ни сердцем не остались его родные сельчане в том давнем, навсегда ушедшем времени! Они, хоть и шли по жизни другими дорогами, но, как и он, пришли к пониманию, где в жизни правда была, а где неправда. Они простили ему — его тогдашнего. Да что там — простили! Они никогда вины за ним и не числили. Хоть и темными были, а сердцем чистым своим они знали: глупый, сбитый с толку маленький «ховрашок» Кузьма — это одно, а вот Косьянкин, написавший о «юном герое» статью в газете «Колхозная жизнь», и ему подобные — это совсем другое!

С этими вот косьянкиными ох как хочется герою Воробьева «поговорить по душам». Ну, не со всеми — хотя бы с одним из них… Это последнее звено в той долгой цепи, которую так необходимо замкнуть герою Воробьева. Тогда все станет на свои места, все совместится. Тогда он напишет еще одну книгу. Уже есть начало: «Он ударил его в подскулья, а когда тот упал, хрюкнув, как поросенок, он пнул его ногой и, обессиленный гневом, брезгливостью и обидой, сказал упоенно, тихо, почти нежно:

— Вставай и защищайся, гад! Бить буду!»

Но не встретил еще герой Воробьева никого из них. Не встретил он и самого Косьянкина. След его затерялся. Может, прибит он, как Яшка Кочанок, так легко и удало воевавший против своих и полные штаны наложивший, когда пристало идти на войну с чужими, которые тоже умели стрелять. А может… Впрочем, что тут гадать?

Да и стоит ли искать встречи с этим Косьянкиным? Нет, не стоит. Не стоит омрачать приобретенную такой высокой ценой радость. Лучше наладить машину и опять прикатить в родное село. Там выйдут навстречу ему люди — и обрадуются, увидев, кто к ним приехал. Простые русские люди, зла не помнящие, добра не забывающие. Такие дорогие, такие дорогие…

И сердце снова и снова будет сжиматься от счастья. И сколько будет герой Воробьева среди этих людей, ни на миг не покинет его ощущение спокойной, устойчивой и великой радости. И будет он думать: «Жизнь благо, и бремя ее легко».

Юрий ТОМАШЕВСКИЙ