…Вот, скажем (Сборник)

…Вот, скажем, литератор К. внезапно проникся этакой декадентской духовностью. Ее вообще вдруг стало прибывать в среде московской интеллигенции – очевидно, назло народному православию. Литератор К. тоже почувствовал, что скромная келья известного сновидца может сейчас открыть ему больше таинств, чем наполненный посконными клерками храм. Ну, по большому блату пригласили литератора К. на очередные «сомнии» – это, значит, когда ночью все собираются и спят со сновидцем под одной крышей и так воспринимают его нереальной силы видения. Обстановка кельи оказалась очень пристойной: пятикомнатная квартира на Остоженке, переделанная в трешку, все белое, дизайн немецкий, мебель минималистская, никакой пошлости. Центральная зала – это, значит, «сомния», место сна. Сновидец (сомнус), приятный поджарый человек в белом спортивном костюме и очках, очень такой наш. Его ложе посередине, остальные узкие кроватки расставлены кругом, самое престижное место – это перпендикулярно великому человеку, слева, но туда сразу направился кто-то молодой и слизкий. Впрочем, литератор К. не без неловкости, но с удовольствием обнаружил среди других сомниев двух знакомых редакторов и пиарщика одной галереи (в жемчужной пижаме и тапочках-собачках). Все шепотом говорят про пурпурную REM-фазу, сегодня от этой фазы вроде много ждут. Легли, стали читать заклинания, вполне хорошо написанные, по интонации – как 22-й псалом: «Если я пойду и долиною черной дельты, не убоюсь хладного пота…» Ну, такое. Вдруг какой-то грохот. Все вскочили – и сидят в кроватках столбиками, как суслики. Тут сомнус горестно говорит: «Марцева!» Оказывается, была такая значительная дама в этом кругу, у нее и дельта была пурпурной, и бета отливала чем-то соответственным. А потом муж увез ее в Сидней. И она тоскует, посылает свой дух на сомнии, но получается ужасно, не духовное присутствие, а чисто грохот. И пока она не уйдет, ничего не будет. У литератора К. уже, во-первых, совсем глаза слипаются, а во-вторых, все это начинает попахивать дешевой комедией, и ему стыдновато. «Слушайте, – говорит он, – вы тут все такие крутые, да прогоните этого духа». И выясняется, что нельзя, что значит – прогоните? Все же интеллигентные люди, гостей не прогоняют. «А что же вы с ней делаете?» – «Ну, – говорят, – можно нормально, воспитанно намекать. Начать, скажем, мыть посуду, собирать со стола». И вот эти достойные люди плетутся на кухню, вынимают что-то из холодильника, пачкают кефиром чашки, потом начинают убирать со стола, посуду мыть. Громко друг другу говорят: «Завтра Машеньку с утра в консерваторию везти», «Завтра у Кати утренник».

* * *

…Вот, скажем, модератор одного небольшого закрытого комьюнити про финансы вводит железный запрет на шутки про климат. Про оттепель шутить нельзя, про скользкие дорожки нельзя, про завалы нельзя, про чистку нельзя. Про то, как война в Украине скажется на портфелях российских фондов, можно, но слова «оттепель», «завалы», «чистка» и «скользкая дорожка» употреблять нельзя.

* * *

…Вот, скажем, американский художник К. по какой-то невротической причине адски боится паспортного контроля в российских аэропортах. Судимостей за ним нет, долгов нет, подозрений в терроризме нет – чистое помешательство. И поэтому американский художник К., хоть у него русский язык и родной, на подходе к будочке паспортного контроля складывает лицо в сияющую американскую улыбку, а когда протягивает паспорт – звонко произносит: «Hi!» – и готовится специально говорить с американским акцентом. Но его все равно трясет, и он зачем-то пытается с этим самым американским акцентом говорить погранцам что-нибудь светское. Ну, там, kak u vas stalo krasivo v etot zal или u vas tyazhelaya rabota. Но его коронный номер – внимательно вглядеться в девушку-пограничницу, обнюхивающую его паспорт, и нежно спросить: A vi ofitser? Девушки-пограничницы от этого обычно тают и – ну, что и? – делают все то же самое, что сделали бы и без этой фальшивой болтовни: шлепают штамп, отдают трясущемуся художнику К. паспорт и отправляют его прочь. Прокол вышел только в последний раз: над душой у девушки стояла суровая дама, обучающая ее паспортной премудрости. И когда прозвучал коронный вопрос, она строго спросила девушку: «Настя, это что?» – «Подозрительный интерес», – бодро ответила Настя. «С хрена бы он подозрительный?» – взвизгнул художник К. уже безо всякого акцента. «А чего это вы спорите?» – поинтересовалась суровая дама. «И акцент пропал», – добавила проницательная Настя. «Да я специально сделал себе акцент, чтобы вы мой паспорт не рассматривали!» – выпалил художник К. Суровая дама клацнула зубами. Словом, художник К. провел в общении с пограничной службой аэропорта Шереметьево четырнадцать часов. Особенно представители кровавого режима поразили его фразой: «Видите? Вы нас боитесь, а мы вам стульчик предложили». Он ее часто потом повторял в разных контекстах.

* * *