Вот тако-о-ой!

Адам Оом был сердит. Лицо его было красно от негодования. Он ведь славился как аукционист, а тут вдруг шедевр его аукциона, корзина вдовы Парленберг, принесла с натяжкой и конфузом лишь восемьдесят пять центов, да и к тому же еще эта неудача восстановит против него богатую и влиятельную вдову. Гаррис ван Вуутен под всеобщий смех и аплодисменты пробрался вперед, чтобы получить свой приз. Корзина была такая увесистая, что даже широкие плечи Гарриса невольно согнулись под ее тяжестью. Да, здесь было достаточно вкусных вещей даже для такого обжоры, как он. Торжествующе ухмыляясь, он унес свою добычу.

Адам Оом суетился среди кучи корзин у его ног на полу. Но вот ноздри его раздулись, и он, усмехаясь, поднял высоко какой-то маленький предмет. Узкие глазки блестели, и деревянный скипетр стуком призывал всех к молчанию. Высоко, в одной руке, он держал ящичек Селины, в белой бумаге, перевязанный красным бантом с воткнутой в него зеленой веточкой. Изображая величайшую осторожность и бережность, он поднес его к глазам, чтобы прочесть имя на крышке, затем снова поднял, подмигивая зрителям.

Он ничего пока не говорил. Ухмыляясь, Оом все держал ящичек, поворачивая его во все стороны, как бы желая дать возможность всем разглядеть его. Перед глазами публики, толпившейся вокруг Адама, только что была огромная, туго набитая корзина. Контраст был слишком неожиданным, слишком резким. Взрыв смеха прокатился по залу и, разрастаясь, превратился в гомерический оглушительный хохот. Адам Оом, довольный эффектом, поводя глазами во все стороны, торжественно, медленно опустил коробку ниже. Наконец сделал знак, призывающий к вниманию. Смех утихал. Прочистив горло кашлем, аукционист начал:

– Леди и джентльмены! Здесь перед вами изящный пакетик. Тут имеется не только пища телесная, но и наслаждение для глаз. Ну, что же, ребята, если предыдущая корзина была чересчур тяжела для вас, – эта будет как раз в меру. А не хватит вам ее содержимого, чтобы поужинать, так зато вы можете вплести эту ленту в прическу вашей дамы и воткнуть веточку в вашу петлицу. Вот мило-то будет, и вы ведь не какую-нибудь деревенщину получите в компаньонки к ужину: это – леди, городская барышня, по коробке видно. И кто же она? Кто нашел, что этого изящного пакетика как раз хватит на двоих?

Он еще раз поднял его, точно священнодействуя, и насмешливо оглядел аудиторию.

Щеки Селины были краснее ее платья. Глаза раскрылись еще шире и потемнели, в них стояла предательская влага. Зачем она еще взобралась на этот проклятый ящик из-под мыла? Зачем она пришла на этот отвратительный вечер в Верхней Прерии? Зачем…

– Мисс Селина Пик – вот кто это. Мисс Селина Пик!

Сотня голов, точно кто дернул их все разом за веревочку, повернулись к двери, и сотня глаз уставилась на Селину, стоявшую на ящике. Ей казалось, что толпа надвигается на нее. Она вытянула вперед руку, словно отталкивая ее.

– Сколько предлагаете? Сколько за этот миленький ящик? Начинайте же!

– Пять центов! – прошамкал старый Иоганес Амбул, хихикая.

Снова смех. У Селины бешено колотилось сердце, и она почувствовала слабость, словно от большой усталости. Было видно лицо вдовы, уже не хмурое но улыбающееся. Селина заметила милую голову Ральфа. На лице его было сосредоточенное выражение взрослого человека. Он пытался пробраться к ней, но толпа оттесняла мальчика; его маленькая фигурка потерялась среди стольких больших тел. Селине больше не было видно его. Как жарко. Какая духота… Чья-то рука легла на ее руку. Кто-то встал рядом с ней на ящик и стоял, уверенно, спокойно почти касаясь ее своим телом. Первус де Ионг! Ее голова была на уровне его плеча. Так они стояли на ящике в дверях пред всем Ай-Прери.

– Пять центов за эту штучку, уложенную и перевязанную прекрасными ручками самой учительницы. Пять центов!

– Доллар! – Это говорит Первус де Ионг. Сотня лиц, мелькавших перед взором расстроенной Селины, подобно сотне надутых шаров, внезапно превратилась в сотню шаров с зияющими в них дырами: это вся Верхняя Прерия от изумления разинула рты.

Теперь дело приняло иной оборот. Темная головка Селины гордо поднялась; теперь она была почти на уровне другой, красивой мужской головы позади нее.

– Доллар и десять центов, – прокричал Иоганес Амбул, устремив глаза на Селину.

На физиономии Адама Оома боролись два выражения. Но аукционист-артист победил человека. Адам не слыхал ничего о психологии толпы, но в нем было достаточно артистизма, чтобы почувствовать, что какой-то таинственный и любопытный процесс, происходящий в этой толпе, заполнившей зал, непостижимым образом превратил маленькую белую коробку из предмета насмешек в нечто значительное, безгранично желанное Адам наблюдал это магическое превращение с удивлением, граничащим со столбняком.

– Один доллар и десять за этот ящичек, перевязанный лентой под цвет платья той, что принесла его! Джентльмены, вы получите коробку, ленту и девушку. И только один и десять за все это. Джентльмены. Не забывайте, тут не только закуска, тут глаз радуется. Кто больше?