Вот тако-о-ой!

…Двадцать вторая улица… Двенадцатая… Сколько народу на этих улицах! Как я все-таки люблю город. Разбужу его…»

– Дирк… Дирк, приехали… Посмотри, сколько огней и народу сколько. Мы почти у цели.

Мальчик проснулся, сел на мешках, зажмурился от света, потом снова упал на свою постель и уснул, свернувшись калачиком.

– Не хочу видеть людей… и огни…

Повозка Селины двигалась в длинном ряду других фермерских повозок. Мужчины с любопытством оглядывались на нее. Они переговаривались и отпускали шуточки на ее счет, но она не обращала на них внимания. Они были у самого рынка, на Рандольф-стрит.

– Дирк. Поди сюда, к маме.

Она решила, что все-таки благоразумнее будет держать мальчика рядом с собой.

Ворча, он вскарабкался на козлы, зевая, протирая глаза кулаками.

– Для чего мы здесь, мама?

– Мы продадим здесь наши овощи и выручим деньги.

– А для чего?

– Чтобы послать тебя в школу изучать разные предметы.

– Какие смешные ты говоришь вещи! Точно я не учусь уже в школе.

– Нет, я имею в виду другую школу. Большую – для взрослых.

Он совсем проснулся и с интересом разглядывал все вокруг. Толчея людей, лошадей, экипажей… Все это стекалось сюда в Чикаго как с севера, с немецких ферм, так и с голландских ферм на юго-западе, откуда приехали и они с матерью: фрукты и овощи – тонны их, урожай многих акров огородной земли.

Целая армия, привезшая пищу для огромного города с его миллионным населением.

В Селине проснулась маленькая гордость – сознание своего достоинства, когда эти мысли промелькнули в ее голове. Она пробиралась к местечку, которое наметила себе заранее. Со времени первой поездки с Первусом в Чикаго, после их свадьбы, она была здесь не более десяти-двенадцати раз, но она все рассмотрела и запомнила.

Место, которое ей хотелось занять, было недалеко от угла Прери-стрит, внутри двойного ряда телег, выстроившихся вдоль центральной дороги к Сенному рынку. Здесь разносчики зелени и оптовики-торговцы легко могли добраться до повозки. Здесь можно было продать товар с большей выгодой. Это было как раз напротив ресторана и гостиницы Криса Спенкнебеля, который знал ее, знал Первуса и даже его отца в течение многих лет: в случае нужды она может рассчитывать на его помощь ей и мальчику.

Последний казался теперь очень возбужденным: огни, люди, лошади, гул разговоров, смех, звон посуды из ресторанов поражали его, привыкшего к тишине полей, он невольно прижался ближе к матери.

На углах улиц, освещенных ярче, продавали на лотках шоколад, сигары, пуговицы, подтяжки, шнурки для ботинок, разные патентованные изобретения. Это походило на ярмарку. Свечи фонарей скользили по загорелым лицам и их теням, придавая зловещий вид, выделяя белки глаз, делая усы еще чернее и фантастически увеличивая плечи. Там играли в карты посреди улицы, здесь – две девицы смеялись и болтали с полисменом.

– Тут хорошее место, мать. Вот сюда. Здесь есть собака у повозки точь-в-точь, как наш Пом.

Пом, услыхав свое имя, поднялся, взглянул в лицо Дирку, завилял хвостом и залаял. Ночная жизнь на рынке не была новостью для Пома, но всегда одинаково его возбуждала. Он часто оставался стеречь повозку, пока Первус отлучался по делам или поесть. Он стоял на страже и готов был зарычать, как только кто пальцем коснется редиски Первуса.

«Куш, Пом, спокойно». Селина не хотела возбуждать внимание окружающих. Было еще рано, они выиграли полчаса. Селина уже видела впереди местечко, куда она хотела пробраться. С противоположной стороны туда же, по-видимому, направлялась тележка какого-то немца-фермера. В первый раз за эту поездку Селина вытащила кнут из-за сиденья и стегнула по удивленным лошадям. Спустя десять секунд немец понял ее намерение и стал погонять свою усталую кобылу; он подъехал как раз в тот момент, когда Селина, загородив дорогу, приготовилась уже вдвинуть свою повозку на высмотренное место.

– Эй, убирайся-ка отсюда! – загремел он, но затем, разглядев в тусклом свете фонарей, что его соперник – женщина, замолчал ошеломленный, с раскрытым ртом. Оправившись от первого изумления, он пустил в ход иную тактику:

– Вы не сумеете забраться туда, миссис.

– О нет, сумею. – Она решительно повернула лошадь в проход.

– Да, мы сумеем, – выпалил Дирк с гордостью.

Из телег по другую сторону улицы тут и там поднялись головы…

– Где же мужчина? – спросил, пылая гневом, фермер, которого опередила Селина.

– Вот он! – отвечала она, кладя руку на голову Дирка.

Заявление было принято с недоверием. Собиравшийся уже отъехать фермер решил, что где-нибудь по соседству, наверное, имеется муж этой женщины (вероятно, в ресторане Криса напротив), и оттого она держит себя так уверенно. Уже трогаясь с места, он, пользуясь отсутствием ее естественного защитника, облегчил душу следующей энергичной репликой:

– Бабам здесь, на Сенном, нечего делать. Сидели бы лучше по ночам дома в своей кухне, там только им и место.

Это заявление, столько уже раз слышанное ею за последние дни и с таким глубочайшим убеждением всеми произносившееся, теперь оказалось каплей, переполнившей чашу. Нервы Селины не выдержали.