В витрине офиса Народного банка на улице Нотр-Дам-де-Шан были тонированные стекла.
Заметив в ней свое отражение, я осознал, что после смерти Клемана ни разу не смотрелся в зеркало. Я подошел ближе. Странное ощущение — встретиться с самим собой после того, как на всю оставшуюся жизнь тебя придавила судьба. Часть вас, отражающаяся в стекле, свидетельствует о нанесенном ударе, другая, более удаленная, хотела бы не поддаваться эмоциональному травматизму. Хотела бы даже чуть-чуть улыбнуться, чтобы напомнить вам, что, по сути, ничего страшного и ваше суперэго всегда победит. Я попробовал улыбнуться, и очень зря: что-то непоправимо сломалось в моем взгляде, от чего я постарел сразу на десять лет. И все же я привел в некоторый порядок прилипшие ко лбу пряди волос, застегнул еще одну петельку на рубашке и вошел в кафе, предложенное Гислен. Оттуда через квадратики стекол я мог наблюдать за входом в лицей Станислава[31].
В конце восьмидесятых, во время одного из внезапных приступов авторитарности, отцу удалось убедить мою мать, что для серьезной подготовки к бакалавриату мне необходимо завершить среднее образование именно в этой частной школе для мальчиков. К тому же я только по чистой случайности не остался на второй год. А я, который до тех пор ни разу не отважился подступиться к девочке в смешанной школе, как раз во время последнего учебного года испытал-таки приливы захватывающего любовного восторга, но за последующие двадцать пять лет так по-настоящему и не сумел извлечь урок из этого опыта.
Ее звали Аполлина, и я познакомился с ней на ужине у родителей моего тогдашнего товарища-ливанца Саши. Мне до сих пор помнится дрожь возбуждения и тревоги, охватившая меня, когда под конец ужина я понял, что именно с ней я наконец перестану быть девственником.
Стоял февраль с сильными морозами и безоблачным небом. Влюбиться до потери аппетита в первый раз, заниматься любовью в первый раз, страдать от любви в первый раз: из-за такого количества новых ощущений тот год, когда мне исполнилось шестнадцать, запомнился по-особому, более четко, чем остальные. Прошло несколько месяцев после ареста серийного убийцы пожилых женщин Тьерри Полена[32], в это время установили Пирамиды Лувра и освободили французских заложников в Ливане. Это был год создания группой «Джипси Кингз» песни «Бамболео»[33] и появления самых первых игровых приставок в коллежах.
Аполлина была не так сильно влюблена в меня, как я в нее, я очень скоро это почувствовал и понял, что продолжаешь быть влюбленным, даже когда в ответ тебя не очень любят, как раз наоборот. А она очень скоро начала дуться на каждое «да» или «нет», разговаривать со мной сухо, как с надоевшим мужем, и постоянно устраиваться таким образом, чтобы мы встречались именно в те моменты, когда невозможно было заняться любовью, а меня прямо-таки распирало от желания. И чем холоднее она была со мной, тем больше я страдал, тем крепче цеплялся за нее. Я делал ей подарки, которые среди ночи отвозил на велосипеде на другой конец Парижа, опуская в почтовый ящик, я посылал ей бесконечные письма, которые она даже не утруждала себя прочесть. Это продолжалось до того дня, когда, в завершение этого столь классического сценария, наскучив моей угодливостью и доступностью, она переспала с одним из моих лучших друзей, с Матье.
А теперь я пытался поточнее припомнить место, где Аполлина однажды на Масленицу ждала меня после уроков. Когда я пришел, она была в бешенстве, потому что какие-то проходившие мимо шутники обсыпали мукой и испачкали крутыми яйцами ее совершенно новую австрийскую куртку. Я думал о том, будут ли все моменты, прожитые с Клеманом, спустя двадцать лет казаться мне такими же незыблемыми, как эти.
Тут в кафе вошла Гислен. Она оказалась выше, чем мне помнилось, а главное, более живой, телесной, в облегающем летнем платье и изящных кожаных босоножках. Я сразу перевел взгляд на ее лицо, чтобы она не подумала, что я разглядываю ее задницу и грудь под легкой тканью. Она подвела веки черным карандашом, и что-то в смущенном вызове, который я заметил, встретившись с ней глазами, подсказало мне, что это сделано ради меня.
— Я предложил вам увидеться, — сразу начал я, чтобы предупредить риск возможного взаимного замешательства, — потому что, как это ни странно, после смерти моего сына, когда я думаю о вас, мне становится немного легче. Только, пожалуйста, не усмотрите в этом завуалированное признание в любви, — добавил я, испытывая даже какую-то радость, что могу высказываться без стеснения, почти с вызовом.
Польщенная, она улыбнулась, спокойно и вместе с тем застенчиво, показав ровный ряд белоснежных зубов. Без всякого повода я подумал: «Так улыбаются только черные женщины».
Она работала в регистратуре медицинской лаборатории на улице Монпарнас, поскольку не могла прожить на продажу украшений, которые сама придумывала и делала из каких-то волокон и натурального жемчуга.