Вовка – брат волшебника

— Нет, что вы, Арсений Ильич. Просто, я не хочу подрывать авторитет Геннадия Олеговича. Если он решил меня наказать, а вы это отмените, то я могу подумать, что Геннадий Олегович неправ. А так, получается, что он как будто бы прав.

— Что значит это, — «как будто бы»?! — заорал Гоблин, который уже отошел от устроенных Вовкой переживаний.

— А «как будто бы» и означает то, что означает. Что ли, вы, Геннадий Олегович, не знаете, что я никаких сумок не крал? Что ли, не знаете, что я не курю и не пью пиво? Знаете вы это.

— Я про тебя, сопляк, все знаю! И я знаю, что такие отморозки как ты, и пьют и курят! Так что нечего вводить Арсения Ильича в заблуждение. На что ты еще мог потратить все деньги?!

— Нет у меня денег, и не было. А если были, то когда я успел их потратить? Что ли, я куда ходил, где потратить можно? Вы же знаете, Геннадий Олегович.

— Не потратил, значит спрятал! А потратить собираешься позже! Причем именно на курево и пиво!

— Геннадий Олегович, — сказал Вовка, — я ведь знаю, что вы меня ненавидите. Но это ваше дело. Только вы ведь ничего не знаете про то, кто украл. Что ли вы видели, как я своровал сумку?

— Тогда как же она у тебя под матрасом оказалась? — спросил Арсений Ильич. — И потом, с чего ты взял, что Геннадий Олегович тебя ненавидит? С чего бы это ему?

— Есть с чего. С того, что я не захотел быть гадом и доносчиком.

— Ты думай, что говоришь, щенок! — взревел Блинов.

— Геннадий Олегович, успокойтесь, — осадил его директор. И выбирайте слова. Вы, все-таки педагог, а… впрочем, неважно.

— Извините, Арсений Ильич, погорячился, — ответил Гоблин. — Просто, меня возмутила наглость, с которой этот ворюга отпирается. Мало того, еще и наговаривает на меня всякое.

— Что ли, я наговариваю? — удивился Вовка. — Что ли это неправда? А вот вы на меня наговариваете. Сначала докажите, а потом говорите.

— Я?! Наговариваю?! — снова заорал Гоблин.

— Да, наговариваете, потому что ненавидите. Кстати, и я вас тоже ненавижу, и не только я. Вы это и сами знаете. Но мало ли кто кого ненавидит.

— Ах, вон как! Ты еще смеешь меня ненавидеть!

— Успокойтесь, Геннадий Олегович, — остановил его крик директор. — Вова, как ты можешь говорить такое? И кто что на тебя наговаривает?

— Арсений Ильич, я говорю то, что на самом деле. Если я кого-то ненавижу, то ничего не могу с этим поделать. Что ли, можно кого-то насильно заставить любить? Можно только притворяться, а я притворяться не буду, не хочу притворяться.

— Да уж, характерец у тебя… главное, что и возразить нечего. Вот только наговаривать напраслину непозволительно, даже если и не любишь кого-то.

— Ага, непозволительно. Только и Геннадию Олеговичу тоже непозволительно, а он наговаривает.

Гоблин снова взвился:

— Это ты мне еще будешь указывать, что мне позволительно, а что нет?!

— Геннадий Олегович, держите себя в руках, — остановил его крик Арсений Ильич. — Вам никто не указывает. Но дело зашло слишком далеко. Муравкин, Вова, разве на тебя кто-то чего-то наговаривает? Я понимаю, если бы ты был прав, если бы тебя незаслуженно оговорили, но ведь кража денег это факт.

— Ага, факт. Только то, что я украл — не факт. И, что ли, это правда, что я курю и пью пиво? Что ли, это кто видел? А вот Гоблиненыш… ой!.. то есть Колька и курит и пьет — это все знают. Интересно, где он деньги берет на отраву?

Вовка заметил, что Гоблин испугался, даже побледнел.

Арсений Ильич это тоже заметил.

— Вам что, плохо, Геннадий Олегович? — спросил он.

— Нет-нет, ничего. Я просто перенервничал из-за этого ублюдка. Сейчас пройдет.

— Геннадий Олегович, ну выбирайте, все-таки, слова. Идите лучше, успокойтесь. Потом подойдете ко мне в кабинет. Вова, идем, поговорим там. Я думаю, что в тебе, все-таки, проснется совесть. Ты должен понять, какое горе ты доставил Антонине Александровне. Пошли.

* * *

Когда пришли в кабинет, Арсений Ильич сел за стол и, усадив Вовку на стул напротив, начал «воспитательный процесс».

— Итак, Муравкин, Я хочу рассказать тебе об Антонине Александровне, которую ты так жестоко обидел.

— Я ее не обижал. Что ли думаете, мне ее не жалко?

— Не перебивай, Муравкин. Потом выскажешься, когда я закончу. Так вот, Антонина Александровна одна воспитывает двух маленьких дочек. Зарплата у нее, сам понимаешь, небольшая. Так вот им, из этой зарплаты пришлось целый год откладывать деньги, чтобы накопить на ремонт крыши и крыльца их домика. Ты знаешь, как это трудно? Им ведь приходилось во многом себе отказывать, чтоб накопить те деньги…

Вовка слушал и удивлялся. Ведь привидевшийся старец рассказывал то же самое. И на крыше Вовка поскользнулся, как в том видении. Что это? Может это не просто сон? Да и вообще, сон-то был, как наяву, и совсем не похож на сон.

— …а ты у них отнял все, что они с таким трудом сумели скопить, — закончил Арсений Ильич.

— Арсений Ильич, мне очень жалко Антонину Александровну, но я ничего не могу сделать. Я не вор и денег у меня нет. Вы мне не верите, но ведь вы точно не знаете, кто украл.