– Изволь обращаться ко мне на Вы!!! – взревел полковник, а Кирилл продолжал, не обращая внимания на его истерический окрик:
– Сядь на место, Сережа Змеев.
Полковник неожиданно обмяк, тихо подошел к столу и сел на стул.
– Во что же ты превратился, Сережа Змеев? – продолжал Кирилл. – Разве об этом ты мечтал? Разве ты мечтал стать преступником и помогать бандитам?
Вовка увидел, как слетела с лица полковника злобная гримаса, как закрылись его глаза, а сам он бессильно отвалился на спинку стула. Змеев заговорил странным полусонным голосом, будто под гипнозом:
– Я мечтал стать милиционером... Я мечтал бороться с преступниками и защищать хороших людей… Я мечтал стать смелым и справедливым. Я мечтал делать добро хорошим людям… делать добро…
– И много ли ты сделал добра с тех пор, как стал милиционером?
– Я с тех пор не делал добра... я только творил зло… только зло… только зло…
– А ведь ты, Сережа, раньше не был трусом, правда?
– Я не был трусом, зато теперь я трус... я трус… я боюсь того, от кого должен защищать людей... Я боюсь Луганского… боюсь Луганского… боюсь… боюсь… Я стал бояться его в школе, когда он с дружками стал меня преследовать и бить…
– А ведь милиционер не должен бояться бандитов.
– Не должен бояться… не должен… не должен… не должен…
– Вспомни, Сережа, каким ты был тогда. Представь, что тебе снова десять лет, вспомни маму, бабушку, дедушку, папу. Они ведь гордились тобой, а ты предал их.
– Да, я предал…
– – А еще ты предал свою мечту, ты предал себя, тогдашнего.
С полковником что-то происходило. Вовка увидел, как из закрытых глаз Змеева покатились по щекам крупные слезы. Полковник продолжал говорить:
– Я предал всех, я предал свою мечту, я предал себя. Сережа, прости меня… Я не знаю, как все исправить… Я предал твою мечту, Сережа. Ты мечтал защищать хороших людей, а я защищаю преступников, бандитов. Я стал подлецом, негодяем, преступником… стал преступником… сам. Нет, я уже не ты… Ты умер, когда я совершил первый подлый поступок. Ты умер, а родился я – мерзавец, которому нет места на Земле. Что же теперь делать, как жить дальше?
Неожиданно, полковнику ответил мальчишеский голос. Голос звучал просто из пространства:
– Я снова оживу, если ты перестанешь быть подлецом. Ты снова станешь мной, если станешь тем, кем я мечтал стать. Ты сможешь.
Полковник зарыдал. Вовка не мог больше на это смотреть. Он почувствовал, что сам вот-вот разревется. Ему было до слез жаль полковника Змеева. То есть не полковника, а просто Сережу Змеева, с которым разговаривал сам Сережа, только уже ставший взрослым. Вовка сделал то, чему его научил брат – он телепортировался прямо в парк Швейцария к тому обрыву, на «гиблое место».
Он сел на бетонную плиту. Слезы душили его. Вот ведь как получается – даже преступники не всегда были плохими. Может быть, и Луганский мечтал когда-то о чем-то хорошем. Может, просто произошло у него в жизни что-то, что сделало его таким.
Вовка не заметил, как кто-то к нему подкрался. Он просто услыхал голос Гоблина, стоящего уже рядом:
– Ну, вот и все, щенок. Наконец-то я тебя выследил. Теперь я с тобой поквитаюсь, гнида – за все поквитаюсь. Здесь нет свидетелей, и живым ты отсюда не уйдешь.
Вовка испугался, но старался не подавать вида, лихорадочно соображая, что теперь делать. Убежать не удастся – Гоблин вот он, рядом, поэтому не убежишь. Спуститься вниз по лестнице? Так ее же нет, а Гоблин вот он. Эх! Вовка опять забыл о телепортации.
– Это ты исковеркал мою жизнь, – продолжал Гоблин. – Не знаю, как ты это сделал, но это твоя работа. Был я уважаемым человеком, а ты, подонок…
– Что, показал всем, что подонок не я, а ты?!! – неожиданно разозлившись, закричал Вовка. – Или, что ли, не ты устроил подставу с теми деньгами?!! Что ли, не ты велел украсть деньги и подложить их мне?!!
– А это теперь уже неважно, – ответил Гоблин. – Ты, Муравкин, собирался прыгать с крыши? Ну так вот, сейчас ты полетаешь. А там, внизу, камни – там долго будут собирать твои косточки. На меня не подумают. Подумают, что это несчастный случай, что ты просто упал с обрыва.
«Здесь даже если сорвешься, никуда не упадешь», – вспомнил Вовка слова Кирилла, и он решился.
– Это вряд ли, – сказал он, вставая с плиты. – Вам, Геннадий Олегович, лучше уйти, а то Вам станет еще хуже, – Вовка и сам не ожидал, что сможет разговаривать так спокойно. А он теперь, и правда, не боялся. Вовка продолжал:
– Что ли, Вы не поняли, Геннадий Олегович, что я волшебник? И почему вы подумали, что я собирался прыгать с крыши? Что ли, я псих? Ваша исковерканная жизнь – моя работа. Я изменил прошлое, сделал его лучше. У меня снова есть родители. В Мире стало меньше зла. А у вас стало все плохо потому, что вы делали много плохого и подлого. Вам лучше оставить меня в покое, а то вам будет еще хуже. Или вы хотите повисеть во-о-он на том дубе? – Вовка показал на то огромное загадочное дерево, что росло внизу под обрывом.
Гоблин растерялся, а Вовка спросил:
– Ну как? Может, передумаете, господин Гоблин?