Вовка – брат волшебника

– Милиция! Хулиганы прохожих избивают! Хулиганы, конечно, мы. Нет, когда нас убить собирались, никто не кричал, не звал милицию, зато теперь. Ну что за люди такие?

Вокруг нас сразу собралась толпа. Теперь уж точно, никуда не сбежишь. А милиция – вот она, тут как тут. И «свидетели», и «пострадавшие». В общем, полный комплект: один с «сотрясением мозга», другой с «перебитым носом», третий с «отбитым копчиком».

В общем, оказались мы в отделении милиции. «Свидетели» показания дают, как мы на «мирных прохожих» напали, да еще такие подробности дорисовывают – жуть. Два милиционера нас «пасут», чтоб мы деру не дали. Капитан милиции за столом сидит – тоже бритый – и протокол пишет. Наши объяснения никто вообще слушать не хочет. Ну, где справедливость?

Вовка нам сразу сказал, чтобы мы имена и фамилии не называли, и где живем, чтобы не говорили. Ну, мы и молчим, как партизаны.

Короче, написали протокол, «свидетелей» отпустили. Бритоголовые тоже ушли. Капитан им даже руки пожал на прощание – знакомы они, оказывается.

Ну, так вот. Когда «свидетели» и «пострадавшие» ушли, из нас снова выпытывать стали, кто мы и где живем. Даже колонией для несовершеннолетних пугать стали. Я-то сильно испугался, а Тимка спокойный был, как памятник. Ну, а Вовка – он ведь заводной иногда бывает. Вот он и завелся. Он так орать стал на милиционеров, что я еще больше испугался. А Тимка, почему-то, все равно не испугался. Он только сказал, спокойно так:

– Вов, что зря кричать. Ты что, не видишь? Это же слуга Тьмы. Он тоже за фашистов.

– Чево-о-о?! – заорал капитан. – Это кто фашисты?! Ты что несешь, чернозадый?!

– Ты, фашист! – заорал на него Вовка. – И твои дружки, эсэсовцы – тоже фашисты (интересно, почему эсэсовцы?).

– Молчать, щенок! Ты знаешь, что бывает за оскорбление при исполнении?!

– Кому бывает-то? – спокойно спросил Тимка. А Вовка, похоже, «спустил пар» и тоже, спокойно так, говорит:

– Подождите, капитан, я щас, я быстро. Только туда и обратно. Узнаете, кому и за что бывает, – а потом нам говорит:

– Саня, Тим, я сейчас. Только за Кириллом сгоняю, – и… он исчез…

Капитан и два других милиционера растерялись: понять не могут, куда Вовка пропал. Капитан вскочил из-за стола и стал дико озираться по сторонам. Заглянул под стол, под скамейку, даже за сейф, который вплотную к стене стоял. В общем, рыскал по кабинету он минут пять. Потом он орать стал:

– Куда этот щенок спрятался?!

И я тут же услыхал голос Вовкиного брата:

– Ты в сейфе еще не искал? Отопри, может он там.

Я повернулся на голос, милиционеры – тоже. Кирилл и Вовка стояли около окна. Кирилл был серьезен, даже суров, а Вовка злорадно улыбался.

– А это еще кто? – в растерянности пробурчал капитан.

– Дед Пыхто, – ответил Кирилл, и, кивнув, на Вовку:

– А это мой младший брат. Ну как, будешь извиняться перед нашим другом?

– Это я?! Извиняться?! Перед кем это я должен извиняться?! Перед всякой шпаной?!

– Нет, не перед шпаной, а вот перед ним, – Кирилл кивнул на Тимку.

– Перед этим чернозадым?! – а Кирилл, спокойно так, говорит:

– Теперь ты должен извиниться два раза, за два оскорбления и, стоя на коленях.

– Ты чего на меня тыкаешь?! Я тебе кто, чтобы тут безобразие нарушать?! – орет капитан.

– Кир, да оставь ты его, – говорит Тимка, – идемте домой, а то точно уроки сегодня не сделаем.

– Тим, не торопись. Уроки сделать успеете. А я, пока вот с этим дружком скинхедов не разберусь, никуда не уйду. Это вот из-за таких гадов люди всех милиционеров бандитами считают, – и, обращаясь к тем двум милиционерам, что стояли в полной растерянности посреди кабинета:

– А вы идите, погуляйте. – Он ударил в ладоши, и… милиционеры будто испарились.

– Ну, а ты, будешь извиняться, или как? – спросил Кирилл у капитана. – Ну? У тебя полминуты на раздумья.

Я увидел, что с милиционером дело стало худо. Он стоял испуганный и бледный, как чисто выстиранная простыня. Ноги у него ослабли, и он опустился на стул, тупо уставившись на Вовкиного брата.

– Полминуты прошло, – сказал Кирилл. – Значит, не будешь извиняться, я правильно понял? – милиционер молчал, вылупив глаза. Тогда Кирилл снова ударил в ладоши.

Уж чего я только сегодня ни видел, но чтобы такое! Короче, милиционер превратился… в негра, в самого настоящего, африканского, с кудрявыми черными волосами, темно-коричневым лицом, с толстыми губами. При этом он продолжал безвольно сидеть на стуле, а Кирилл на прощанье сказал ему:

– Посмотрись в зеркало, и подумай, как ты теперь будешь объяснять своим дружкам-нацистам свое «арийское происхождение». Для них ты теперь недочеловек, – и, обращаясь к нам:

– Идемте. Пусть этот «негритос» поразмыслит над «поворотом судьбы».

– Не, – поправил Тимка, усмехнувшись, – негритос, это неполиткорректно.

– Да? А как же будет политкорректно?

– Сам знаешь как – афрорусский. – Мы с Вовкой от души расхохотались.

Мы вышли из кабинета и направились к вестибюлю, а позади, за дверью, раздался ну просто звериный вой. Столько тоски и безысходности, столько животного страха было в том звуке. Я понял: капитан посмотрелся в зеркало. Мне даже стало его жалко.