Ребята с нескрываемым восхищением смотрели на боевую машину, трогали гусеницы, зубчатые тяжелые колеса, броню.
Вовка вспомнил, что совсем еще недавно, в день Первого мая, они с отцом смотрели парад на Красной площади. Тогда шли такие же танки, с красными звездами на башнях, грозно подняв дула орудий.
— Махина какая! — Санька ласково похлопал по броне, как хлопают по шее коня. — Силища!
На башне и корпусе танка были видны следы сражения. Вмятины и царапины говорили о трудном бое, который выпал на долю этого стального великана.
Мальчишки несколько раз обошли его, не переставая восхищаться.
— Смотри, веревка! — Санька показал на темно–серый шнур, который лежал в траве.
— Не трогай, — крикнул Вовка, — может, заминировано!
Санька отскочил в сторону.
Вовка, осторожно ступая, двинулся к кустам, куда вела тонкая страшная веревка. Санька шел сзади. В густых зарослях ольхи они увидели убитого танкиста. На нем был кожаный шлем и измазанный комбинезон. В одной руке он держал конец шнура, а другой сжимал зажигалку. Какого–то мгновения бойцу не хватило, чтобы взорвать танк.
Вовка взял у танкиста зажигалку, чиркнул. Язычок пламени вспыхнул и заплясал.
— Дай мне ее, — шепотом попросил Санька.
— Не потеряй. Она нам пригодится.
Мальчишки возвратились к танку. Вовка полез под стальную махину. Там, у днища, лежал продолговатый пакет, перевязанный этим же шнуром. Вовка догадался: взрывчатка. Он попытался отвязать пакет, но узел был крепко затянут. Тогда Вовка вынул нож и хотел обрезать шнур, но услышал Санькин тревожный возглас:
— Не трожь! Динамит!
Вовка хотя и знал из рассказов отца, что динамит сам не взорвется, однако было страшно брать его в руки.
Дрожащими руками Вовка медленно перерезал серую упругую веревку. Санька, присев, широко раскрытыми глазами следил за его движениями. Но никакого взрыва не последовало.
— А я испугался, — признался он, виновато улыбаясь.
— Сматывай! — Вовка бросил ему конец.
Санька поднялся и с усердием стал сматывать веревку. А Вовка с величайшей осторожностью вытащил пакет из-под танка. На лбу у него выступили капельки пота. Он положил этот страшный груз на землю и улыбнулся побледневшими губами.
— Ну, кажется, все, — и добавил с облегчением и радостью: — Танк теперь наш!
Полковник Клаус сидел в кабинете, просматривая утреннюю почту. Прочтя документы, сделав пометки и резолюции, он откинулся на спинку мягкого кресла. Настроение у полковника было приподнятое, даже праздничное. Вчера вечером особую зону посетил штандартенфюрер СС Эрих Трагер. Со своим походным штабом и взводом охраны он направлялся в Минск, накануне взятый штурмом немецкими войсками.
Генерал СС Эрих Трагер остался доволен деятельностью полковника Клауса. Особенно его восхитил лагерь для военнопленных под открытым небом.
— Русские могут жить в любых условиях, — сказал он, снимая кожаные перчатки.
— Так точно, господин генерал! — подтвердил Клаус. — Люди низшей расы в большем и не нуждаются!
Штандартенфюрер устроил смотр гарнизона.
Он поздравил солдат с блестящим началом большой кампании, намекнул на ожидаемые награды и пожелал успешно продолжать великое дело.
Вечером, когда генерал укатил в Минск, офицеры, подчиненные Клауса, устроили попойку. Пили за фюрера, за великую Германию, за победу, за доблестные германские войска, за боевую дружбу и, конечно, за полковника Вильгельма Клауса. Клаус смутно помнит прошедшую ночь.
— Господин полковник, разрешите обратиться? — щелкнув каблуками, произнес адъютант.
— Ну, что там? — холодно спросил Клаус, давая понять, что тот не вовремя потревожил его.
— Обер–лейтенант фон Штрикенхаузен просит принять его.
— Пусть войдет.
В кабинет вошел щеголеватый высокий эсэсовец с бесцветными, мутными глазами. Он лихо вскинул руку:
— Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — ответил Клаус. — Слушаю вас, обер–лейтенант фон Штрикенхаузен…
— Господин полковник, солдаты второго взвода вверенной мне роты сегодня совершали обход леса согласно подписанному вами графику и в зоне Черного озера обнаружили совершенно исправный русский танк. Это замечательная находка, господин полковник!
— Отлично, господин обер–лейтенант, — произнес тем же бесстрастным тоном Клаус. — Объявите солдатам благодарность.
— Я это уже сделал, — ответил обер–лейтенант, заглядывая в глаза своему командиру.
Клаус вынул портсигар, протянул обер–лейтенанту:
— Прошу.
Фон Штрикенхаузен поблагодарил, взял сигарету и, достав зажигалку, поднес огонь к сигарете начальника.
— Продолжайте, — сказал полковник, выпуская дым через нос, все еще не понимая намерений барона.
— Как вам известно, господин полковник, кое–где в лесах скрываются остатки разбитых русских армий. — Обер–лейтенант нагнулся к Клаусу и понизил голос: — Предлагаю, господин полковник, объявить тревогу и атаковать танк.
Клаус недоуменно поднял брови: в своем ли уме барон? Атаковать пустой танк? Зачем, с какой целью? Он хотел было уже резко высказать свое недоумение нагловатому пруссаку, но тот его опередил:
— За такую операцию мы с вами, господин полковник, сможем отхватить, — обер–лейтенант сделал паузу, — по железному кресту!