Вовка - сын командира, или необыкновенные приключения в тылу врага

Кармазинов, обхватив голову большими ладонями, молча ходил по комнате, половицы со скрипом прогибались под его шагами.

Тяжелое положение на двух участках фронта как бы зачеркнуло успешные действия полка, отбившего пять бешеных атак.

Комиссар не спеша набил трубку и стал раскуривать, выпуская клубы дыма.

— На чем мы остановились?

Кармазинов подошел к карте и несколько секунд смотрел на фланги, где соседние полки не выдержали натиска. Потом спросил глухим голосом:

— Сколько будет до той станции?

Начальник штаба, поправив пенсне, склонился над картой:

— Около семидесяти километров, если двигаться по дороге.

— А точнее?

— Шестьдесят семь.

— Так–так. — Кармазинов смотрел на карту. — За ночь мы столько не одолеем. Нет… Ночь больно коротка. — Он рассуждал вслух. — И бойцы устали. Обоз, раненые… А надо успеть за одну ночь… Кругом непроходимые леса, болота. Так, так… А если напрямик? Через леса и болота… Местные жители тут знают каждую тропинку.

На рассвете следующего дня головные подразделения полка выходили к узловой станции. Три проводника — лесник дед Михаев, старый партизан, воевавший в этих краях в гражданскую, и два его сына — помогли благополучно обойти болота и кратчайшим путем выйти к станции. Путь был сокращен почти километров на двадцать.

Все пришлось нести на себе: оружие, боеприпасы, продовольствие, раненых. Люди устали, выбились из сил. Батурин шел в арьергарде своего батальона, подбадривая отстающих. Ноги были словно чугунные. Перед глазами стояла глухая деревушка — всего несколько домов, затерянная в чаще леса. Когда ночью они проходили мимо, женщины выбегали навстречу и протягивали крынки с молоком измученным бойцам:

— Пейте, родимые! Пейте!

А потом голосисто плакали, причитая:

— Родненькие, на кого же вы нас бросаете!

Бойцы шли молча, опустив головы. Что они могли ответить?

Этот плач и причитания все время звучали в ушах майора Батурина. Где–то здесь, в ста километрах, его мать, жена и сын Вовка. Как они там? Успели ли уехать? Или, может быть, также провожают отступающих бойцов.

Лес кончался, и за поредевшими стволами сосен показались крыши большого поселка, тянувшегося вдоль мелководной речушки. Поднимались две заводские трубы, и темнели кирпичные цехи с разбитыми крышами. Со станции доносились паровозные гудки. Мост через речушку был разрушен. У железнодорожной насыпи рыли окопы. Рядом с солдатскими гимнастерками темнели штатские пиджаки, женские платки и кофты.

Из кустов вынырнул щупленький красноармеец, курносый, с детским лицом, усыпанным веснушками.

— Стой, кто идет? Пароль?

Впереди шагал высокий Ромашев. Он нес на плече пулеметный ствол. Ромашев устало ругнулся и продолжал двигаться.

— Пароль? — грозно повторил часовой.

Ромашев, скривив губы, остановился и осторожно опустил ствол станкового пулемета на землю.

— Вот теперь сам понесешь, — сказал он с раздражением.

На крик часового из–за кустов выбежали пятеро солдат с винтовками наизготовку.

— Не двигаться! — закричал старший караула. — Кто такие?

Майор Батурин, обгоняя колонну, поспешил вперед.

— Проводите в штаб.

— Мы кармазиновские, — ответил старшина Караев.

— Полк Кармазинова? — удивился старший караула. — Так вас ждут вон там, на дороге! Видите, кухня дымит? — он показал туда, где под кустами поднимались струйки голубого дымка.

Ромашев потянул носом воздух и широко улыбнулся.

— Братцы, борщом пахнет!

Полк тут же занял отведенный ему участок обороны. На отдых времени не было. Каждую минуту могли показаться передовые части врага.

Бойцы впервые за трое суток сытно ели. Опорожнив котелки, многие подходили за добавкой. Повар, в лихо сдвинутом набекрень белом колпаке, весело подмигивал и, не скупясь, наполнял солдатские котелки.

Майор Батурин расположился возле окопа на траве и с аппетитом торопливо ел наваристый борщ. Дел много. Надо осмотреть участок обороны, с которым его ознакомили по карте, проверить окопы, ходы сообщения, расположение огневых точек.

— Воздух! — закричал наблюдатель. — Воздух!

Раздались протяжные гудки паровозов и заводской сирены.

— Летят, гады, не дают поесть человеку, — проворчал старшина Караев, принесший Батурину котелок с кашей. — Может, на КП отнести, товарищ майор?

— Давай сюда, — сказал Батурин.

Показалась шестерка пикирующих бомбардировщиков в сопровождении истребителей. Из зелени садов забухали зенитные пушки. Торопливо застучали крупнокалиберные зенитные пулеметы. Красноармейцы, лежа на спине, били по самолетам из винтовок.

Один из бомбардировщиков с ревом пронесся над окопами, стреляя из скорострельной пушки и пулеметов.

Майор Батурин привстал, чтобы спрыгнуть в окоп — он не любил показной храбрости, — как вдруг по левой ноге чем–то сильно ударило. И она как–то странно онемела. Боли не чувствовалось. Только в сапоге стало мокро.

Старшина Караев подхватил Батурина под мышки.

— В окоп, товарищ майор, тут безопаснее.

— Я сам, — Батурин попытался встать, но не смог. Только приподнялся, как острая боль заставила опуститься на землю.

Караев вместе с подбежавшим лейтенантом Севостьяновым стащили майора в окоп. Боль в ноге становилась все сильнее.