Первым делом он нарисовал схему «дубль вэ» из двух перевернутых английских букв W и начал объяснять.
— Видишь, мы все сейчас играем по этой схеме и считаем, что другого быть не может. Но время не стоит на месте, и мне кажется, что эта тактика устарела. Поэтому нам сейчас надо действовать по-другому, — и он нарисовал другую схему, четыре два четыре.
— Вот смотри, в этой схеме четыре игрока у ворот, следовательно, мы усиливаем свою оборону и облегчаем отбор мяча у нападающих, а два хавбека могут легче подключаться к атакам, видел, как Денис сегодня прошел по краю и забил гол. И им не надо так тщательно, как раньше, контролировать инсайдов. А при обороне все четыре нападающих возвращаются на середину поля.
— Ну ты даешь, — скептически сказал Серегин, — ишь, тактик нашелся, там люди думали не нам чета, ничего у тебя с этим не получится.
— А почему не получится, — с энтузиазмом заговорил Вовка, — ты видел, когда я оттягивался к середине поля, защитники за мной бежали, а за ними дыра в обороне получалась, если бы ребята были пошустрей, мы бы еще не один гол забили. А давай завтра проведем эксперимент, одна команда будет по этой схеме играть, а вторая по старой, и посмотрим со стороны.
— Ха, — по-прежнему скептически произнес Серегин, — выиграет та команда, в которой ты будешь играть, да и ребята вряд ли смогут выполнить эти требования. Сам понимаешь, дворовые привычки игры быстро не пройдут.
— Ну и что, у нас впереди три недели, вот за эти три недели придется отучать от этих привычек, — решительно ответил Фомин.
Серегин неуверенно сказал:
— Ну ладно, давай попробуем, может, что и получится. Я сегодня зайду к своим приятелям, посоветуюсь, что они скажут.
— Не надо никуда ходить, Анатолий Иванович, ты сам посуди, для них это будет так же ново, как и для тебя, — начал убеждать его Вовка.
«Надо же, как повезло, — думал он в это время, — если бы Саныч нам нормального тренера нашел, тот бы меня сразу послал в известном направлении и сказал: или делай, как я говорю, или вали на все четыре стороны».
Но свои мысли он благоразумно держал при себе и продолжал усиленно вешать лапшу на уши совсем ничего не соображающему под его натиском Серегину. В конце концов, они, наговорившись досыта, разошлись по домам.
Раннее августовское утро помощника командующего ВВС МВО Василия Иосифовича Сталина было омрачено головной болью. Во рту было мерзко, и в целом не очень хорошо.
«Интересно, чем вчера закончился вечер, ни черта не помню», — подумал он.
— Катя, ты где? — крикнул он жене. — Дружок, будь добра, принеси воды попить.
— Что, голова болит, — язвительно спросила Екатерина Семеновна, — меньше водки надо употреблять, дорогой.
— Ох, хоть ты ничего не говори, — поморщился Василий, — и так некоторые товарищи указывают, как надо жить.
Он жадно выпил большую кружку воды и неожиданно притянул к себе жену и повалил в кровать.
— Ну ты и паразит, — смеясь, сопротивлялась та, — то у него голова болит, то что-то другое встает.
В это время раздался звонок. Жена, воспользовавшись моментом, встала с кровати и, запахнув халат, отправилась к дверям. Василий на всякий случай глянул на календарь, на нем краснело двадцать четвертое августа.
«Если бы что по службе, позвонили бы домой», — подумал он.
— Вася, — послышался голос жены, — иди, распишись, тебе телеграмма.
Он привычно быстро оделся и вышел в коридор. Молодая женщина-почтальон с восторгом в глазах смотрела на него.
— Товарищ Сталин, вам телеграмма, пожалуйста, распишитесь, — пролепетала она и дрожащей рукой подала ему бланк для росписи и телеграмму.
«Новенькая, — равнодушно подумал он, — не привыкла еще».
Он расписался и отдал бланк почтальону, поблагодарил и закрыл за ней дверь. После чего начал внимательно читать немаленький текст, который гласил: