– Ни куда ты не пойдёшь, я пирог со сливовым вареньем готовлю… Ой, чувствуете? Горит! – Тугудым, тугудым.
– Пойдём, подарок покажу, – Фомин стал поднимать девочку со стула в прихожей.
– Правда песню напишешь? – и поцеловала солёными от слёз губами.
Эх, так не хотел воровать песни.
– Три…
– Три песни?
– Три поцелуя за песню…
– Тогда шесть.
– Нет. Только три.
– Пойдём, сначала подарок покажешь.
Зашли в комнату. Конструкцию из стульев и досок вынесли в кабинет к генералу, а тут громоздился, сияя белым деревом, шкаф.
– Книжный шкаф? – оторопела.
– Дерни деточка за верёвочку, – Вовка указал на ременную петлю.
Дёрнула. Резко. Кровать мигом разложилась. Еле успел выдернуть экспериментаторшу. И оставил так в руках, к себе прижатой. Смотрел в зелёные глаза и пропадал. Касался солёных от слёз глаз губами и уносился в космос. Зарывался носом в пахнущие весной волосы, чуть духов у матери стащила, и аж голова кружилась.
– Вова, поставь её. – Блин не заметили, как мама Тоня появилась. – Сейчас Аркадий Николаевич звонил. Уже выехал, хочет на это чудо посмотреть.
– Он что, дочери не видел? – решил пошутить Фомин.
Зазвенели колокольчики. Как здорово быть молодым.
Глава 2
Событие четвёртое
Каждый мужчина состоит из мужа и чина.
Не всякий генерал от природы полный.
Умная женщина подобна Семирамиде.
А что, вполне себе праздник. Сидели на… Как эта конструкция должна называться? Поставлены две табуретки и на них дверь положена, снятая с петель. Это стол. Есть минусов пару. Он низкий. И он не ровный. Дверь, ведь, наборная, в центре и по краям утолщения. А вот сидели. С обеих сторон этого узкого стола стояли по два стула. Больше их просто не было, а едоков пять, включая Фомина. В прихожей пятый был, но весь обшарпанный и кривоногий. Не за праздничный стол же тащить. Потому, с той стороны, где приземлилась молодёжь, на стулья бросили доску, что ещё недавно была частью кровати для Наташи. Не подумали про силу земного притяжения. Девки сели по краям, а в центр на почётное место сунули Вовку. Итог печален. Он чуть не рассчитал высоту этой лавки импровизированной и всеми своими семьюдесятью пятью кило с размаху сел на дюймовую дощечку. Хрясь и Вовка лежит на полу, а на нем две визжащие Аполлоновы. Хорошо хоть в правильном порядке, сначала Наташа, а уж вишенкой на торте Ленка. Даже успел чуть прикоснуться к округлостям. Хотелось бы подольше, но зрители… Поднялся. Мама Тоня оглядела испорченную мебель эксклюзивную и серьёзно так, не по-детски, глянула на министра почти. Генерал-полковник прикинулся ветошью и, поправив волосы, прокашлялся.
– В процессе. На складе старьё одно. Некогда. Ты…
– Аркадий!
– А вот Фомин! – генерал нашёл выход.
– Чего Володя должен сделать? Стол? – не дала слабину Антонина Павловна.
– Володя? – генерал почти просительно глянул на Фомина.
– Баш на баш. – Борзеть, так борзеть.
– Тебе стол нужен? – не понял Аркадий Николаевич.
– Кубок Шпенглера.
– Ну, ты гусь. Сам понимаешь, что если я даже начну этот вопрос решать, то Сам будет принимать окончательное решение. И все…
– Володя принеси другую доску, а то пельмени остынут, – мама Тоня спор на время прекратила.
Фомин сходил за последней доской и на этот раз в центр посадили мелкую. Ели почти молча. Вовка-то привык. У Павла Александровича не забалуешь, мигом ложкой деревянной в лоб отхватишь. Здесь ложки были мельхиоровые, ещё больнее будет, правда, Челенков себе с трудом представлял генерала стучащего тяжеленной ложкой по лбу Ленкиному.
Генерал сидел теперь напротив Вовки и из высокой прозрачной бутылки щедро наливал себе водочки. Детям и женщинам не предлагал. Только праздник, и мама Тоня сама подсуетилась. Где-то добыла бутылку вина. Початую, бумажной пробкой заткнутую. Вовка у Якушина на столе раз видел такое. Портвейн «Агдам» азербайджанский. Пивная коричневая бутылка. Написано, что «Портвейн белый» и 19 оборотов при 8 сахара. Серьёзная вещь. Открыли и стали разливать, даже Вовке и Наташе мама Тоня плеснула по десять граммов в гранёные стаканы. Себе половину набулькала под снисходительную усмешку генерала.