Вовка-центровой - 4 (СИ)

Хотел Фомин сказать, что он не здоровый, а больной «лоботряс», но представил это ползанье по полкам выводка всю ночь и решил, что лучше один раз пострадать и взгромоздиться наверх, чем терпеть это всю ночь и всё утро. Правда, был минус. Нет, он так и так был. Плацкартные вагоны для людей ростом метр девяносто приспособлены, ну, очень на «троечку». Ноги будут торчать поперёк прохода и товарищи, которым приспичит шляться ночью туда-сюда, будут на них постоянно натыкаться. Нижняя полка чуть шире, и там можно хоть колени подтянуть к себе и улечься на бок, а на верхней в такой позе можно и вниз сгрохотать. И головушкой о стол. Пардону просим – Фейсом об тейбл.

- Сейчас выдадут бельё, и я поднимусь на вторую полку, - пообещал Вовка и попытался отрешиться от суеты вагона, но не тут-то было. Напротив, на вторую нижнюю полку, уселся дедок, с медалями, в солдатской форме без погон, и сходу приступил к трапезе. Всё те же яйца, и всё те же огурцы солёные. И ещё что-то кислое и вонючее, что Фомин идентифицировал, как самодельный козий сыр. Запах раздражал. Проведший половину жизни в разъездах, Фёдор Челенков, наверное, вот только сейчас полностью осознал, что прогресс – это просто замечательно. Так хорошо, молния его в СССР послевоенный запулила, а ну как отправила бы в средневековую Европу с её вечными войнами и антисанитарией.

Перед тем, как завалиться на свою теперь верхнюю полку, Вовка опять намазался маршальской мазью. Если честно, то мазюка Вишневского помогала лучше, после неё намазанное место горело прямо, и эта теплота заглушала любую боль. Так, что Вовка даже пожалел, что Василия Сталина послушал и взял у него эту мазь. Эта наоборот чуть холодила, значит, была с новокаином, наверное, до каких высот достигла сейчас фармацевтика в Германии, понятия не имел Челенков. Боль тоже почти прекращалась, но через час действие импортного средства заканчивалось.

Дедок военный разделался с вонючим сыром и, отвернувшись к стенке, дал храпака. В прямом смысле этого слова. Он храпел как разъярённый буйвол. Хотя не так, храпел дедок на два голоса. Вдыхал мерзко, как разозлённый сурикет попискивая-пошипывая, а вот выдыхал, как потревоженный в болоте индийском буйвол.

Когда организмус Челенкова кое-как смирился с храпом – рёвов – пошипыванием соседа, за стенкой начался концерт. Ребёнок не хотел спать, получил по заднице, слышный даже в соседнем вагоне, шлепок и заплакал, заревел, забулькал. Долго, навзрыд. Рёв этой белуги заглушил и даже разбудил дедка, который длинно и витиевато выругался и гаркнул, чтобы «поймали тишину», а сам этим гарканием разбудил самого маленького из выводка крикливой соседки, и ни с того ни с сего тоже заревел малыш. Чтобы крик не пропал понапрасну, тётка отвесила ему затрещину, а заодно и сестрёнке его. Теперь ревели на три голоса.

Вовка бы повернулся на другой бок и закрыл голову подушкой, но даже не шевельнулся, и спина ныла и начни он переворачиваться, может и навернуться. С подушкой не лучше. От окна свистало холодны вонючим паровозным воздухом. И гарь и пыль. Уберёшь подушку, которая хоть немного щель прикрывала и можно с простудой проснуться и чёрным, как стадо негров.

Событие шестнадцатое

Дуракам нельзя давать делать доклады! Дураки должны выступать в прениях!

Виктор Ардов.

От недомолвок докладчик перешёл прямо к намёкам.

Александр Коротко.

Ничего удивительного. В Москве при отправлении поезда начался дождик, нудный, противный, осенний. Дома у Вовки в Куйбышеве, в семь часов вечера, вся семья за ужином всегда слушала радио, и после выпуска новостей диктор обязательно говорил про погоду в Москве на завтра. Павел Александрович, иногда вздыхал, а иногда указывал пальцем на тарелку чёрную и говорил: «О, послезавтра потеплеет. Погода из Москвы до нас как раз день добирается». И на самом деле, погода, объявленная в Москве на завтра, через два дня добиралась до Куйбышева». Мишка даже как-то Вовке тетрадку под нос сунул и какую-то цифру приличную показал.

- Смотри Вовка, вот с такой скоростью облака движутся. Это я расстояние до Москвы на двадцать четыре часа разделил. - Вовка тогда глянул на задачку и щелбан брату отвесил.

- А ну-ка, ещё раз раздели.

Мишка снова послюнявил карандаш. Пыхтел, выписывая в тетрадке столбик цифр, все губы сине-зелёные стали. Голову потирал, искоса поглядывая на старшего брата. Выпыхтел всё же.

- Так что - тридцать семь километров?! Да, я на велике пашкином эти облака обгоню! – и, задрав хвост, усвистал на улицу, к Пашке, должно быть, облака на его велике обгонять.