Воздается по вере. Любовь сама находит нас. Книга вторая.

Гостья откусила от бутерброда приличный кусок и пережевывая, возразила:

– Ты же не знаешь.

– Не знаю, – согласилась та. – Только , милая, горе это когда ничего поправить нельзя. События ли вспять повернуть или человека воскресить. А когда исправить можно, тогда это не горе.

– А что?

– Забота. Просто забота. Неприятная, болезненная, но только забота.

– Про горе это ты хорошо сказала . . . – гостья громко икнула, встала и направилась к тумбочке, где стоял графин с водой и стакан. – Про заботу я не согласна.

Выпив воды, гостья вернулась на свое место. Кузьминична терпеливо ждала продолжения исповеди.

– Понимаешь, добрая женщина, я впервые в жизни влюбилась. Читала про любовь, в кино смотрела, верила, что она есть, только не переживала ее. А тут, в Томске, встретила. И где? На вокзале.

– Бывает . . . – согласилась добрая женщина.

– Прямо захватила меня эта любовь и понесла . . . .

– Бывает.

– Не могу я без него жить, понимаешь? – девушка уставилась не моргающим взглядом на пожилую женщину. – Все для него готова сделать, даже жизнь отдать.

– Ну, душа моя, с жизнью ты переборщила. Твоя жизнь тебе самой еще пригодится. Не торопись ее отдавать.

– Раз так рассуждаешь, значит, ты не любила, – заключила гостья.

– Почему? – Кузьминична наполнила рюмку себе и немножко брызнула Татьяне, полагая, что совсем обнести неудобно. – Любила, еще как любила. Давно это было, словно в прошлой жизни. Девчонкой семнадцатилетней влюбилась в парнишку из нашей деревни, а батя за него отдавать отказался. Мы с ним из дома сбежали. Батя поймал, высек и под замок посадил.

– А парнишка?

– Парнишку в армию забрали, отслужил. В деревню больше не вернулся. Потом я все же удачно сбежала в город. Устроилась на работу. Замуж вышла не по любви, больше из необходимости. Люди в спину шептали, что мол, больная или порченная. От этих разговоров и вышла за не любимого. В душе того парнишку любила, а жила с постылым. Наверно он чувствовал мое отношение, стал пить. От пьянки умер. Ухаживали за мной мужики, сожительствовала – грешна. Только замуж больше не хочу.

Кузьминишна выпила не чокаясь.

– А ты говоришь, что я про любовь не понимаю.

Татьяна вслед за женщиной опустошила свою рюмку и принялась активно закусывать. Быть может, у нее, наконец, разыгрался аппетит. Быть может, найдя понимание, успокоилась.

– Хорошо, когда тебя понимают, когда говоришь на одном языке, – выдавала она, пережевывая пищу. – А теперь хочу рассказать тебе о том самом горе, которое имела в виду.

Кузьминична внутренне напряглась, многолетний опыт общения с людьми, подсказывал ей, что дальше гостья заговорит о проблемах, для разрешения которых, она, в сущности, и пришла. Предчувствие не обмануло.

– Я, Кузьминична, в институт то не поступила. Баллов не хватило. Матери соврала сегодня по телефону, что поступила. Мать от счастья даже расплакалась. А я, на самом деле, говно! Обманула самого родного человека, – озлобленно каялась Татьяна.

– Обманула – это плохо. Матери не надо было. Она бы поняла.

– Ты думаешь, я испугалась? Нет. – Пьяная слеза покатилась по щеке. – Скажи я правду, она приказала бы ехать домой. Не подчинись, она сама приехала бы, нашла и с позором увезла. Ты мою мать не знаешь. Не женщина – отбойный молоток, сквозь стены пройдет.

– Зачем ты так про мать?

– Я правду говорю. Соврала, чтобы с Кешкой здесь остаться. На следующий год поступлю, поженимся. Вместе жить станем. Детей родим. Разве плохо?

– А как же мать?

– Когда все благополучно устроиться, я повинюсь. Пожурит немножко и успокоится. Правильно говорят – победителей не судят!

Хозяйка опять себе наполнила полную рюмку, Татьяне чуть плеснула.

– Неправильно ты думаешь, душа моя, никому еще обман в жизни счастья не приносил. Лучше повинись перед матерью, расскажи обо всем, она тоже баба. Поймет.

Гостья схватила рюмку, опрокинула содержимое в рот и смачно занюхала хлебом, как заядлый алкаш.

– Кузьминична, ты же мне только рассказывала, как твой батя, можно сказать, жизнь сломал своим запретом. Не дал за любимого выйти замуж. Как все наперекосяк пошло. Ты хочешь, чтобы у меня тоже жизнь сломалась?

Кузьминична никак не ожидала подобной реакции. Она рассказала свою историю совсем не для того, чтобы Татьяна проводила параллель между своими обстоятельствами и ее прошлым. Однако, фактически, получалось: запрет матери также сломает жизнь ее дочери. И несчастной придется пройти, ее, Кузьминичны, путем, которого она и врагу не пожелает.

– Тань, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? – примирительно спросила хозяйка.

– Кузьминична, дорогая моя, только ты одна можешь мне помочь, – взмолилась девушка.

– Каким образом?

– Я устроилась на работу делопроизводителем в деканат Теплоэнергетического факультета. Сама знаешь, зарплата маленькая. Снять угол не получится. Да и без Кеши я не могу. Мне, как воздух, нужно быть с ним рядом. Посели меня у себя в общежитии . . . .

Комендантша от этих слов чуть не упала со стула.