Воздаяние Судьбы

Лён сосредоточился и совершил перенос в пространстве — пока ещё он должен видеть место, куда собирается переместиться. Возникнув на лоджии, он чертыхнулся, попав ногами во всякое барахло, наваленное на полу. Облупленный трёхколёсный велосипед отлетел в сторону, попав в какой-то тюк с тряпьём. Раньше здесь было здорово сидеть в такую дождливую погоду и смотреть на улицу с большой кружкой чая. Потом Лён соверил ещё один перенос — за балконную дверь. Вообще-то ему было совершенно безразлично, есть кто дома, или нет — он в любом случае сделает то, что собирался — но всё же было приятно, что ему повезло не встретить никого из этй новой семьи.

Вдохнув пропахший мочой и пылью воздух бывшей своей комнаты, он окончательно понял, что дом этот больше не его. Достаточно иллюзий. Он уходит, и уходит в гораздо лучший мир, так что пусть эти наслаждаются…

Компьютер сдох, что, впрочем, не имеет никакого значения — в Селембрис нет электричества, так что про виртуальные игры придётся забыть навсегда. Лён без сожаления отвернулся от своей любимой машины — рвать концы, так рвать. А что ещё ему дорого в этом доме? Ни одной маминой вещи не взять — всё прибрала к своим слабым рукам Рая. Ничего не осталось и от Семёнова — что не загребли Верка с Евгением, то поимели новые хозяева.

Брезгливо скинув с дивана мокрый сиканый ком, он бросил отмыкающее слово и открыл диван, в котором лежали последние его сокровища. Одежда ему больше не нужна — из всего он вырос, к тому же на Селембрис носят всё другое. Откинув в сторону постельное бельё, подушку и одеяло, он вытащил то за чем пришёл — дорожную замшевую сумку, в которой хранились волшебные вещи, найденные в поиске. Закинув сумку на плечо, он увидел и ещё кое-что: целлофановый пакет с фотографиями из прошлого. Там были все — и мама, и Семёнов, детские снимки с Федькой, и кадры из прошедшего лета, когда они так счастливо провели с Наташей целый месяц в деревне.

Лён хотел было присесть да посмотреть, как вдруг дверь тихо отворилась, и в проёме возникло бледное видение — Рая Косицына собственной персоной. С вытаращенными в испуге глазами она вплыла в комнату — из-под яркого Зоиного халатика выглядывала на ней застиранная ночная сорочка.

«Наверно, приняла меня за привидение!» — со внутренним смешком подумал Лён. — Не ожидала, думала: избавились».

Злость овладела им, и он, повинуясь мстительному чувству сделал то, что мгновенно пришло ему в голову: провёл по себе иголкой и облачился в дивоярские доспехи, потом засунул пакет в сумку, а через секунду испарился. Вот будет смех, когда Рая будет уверять Петровича, что видела привидение!

Оказавшись на улице, Лён был уже без доспехов, а снова в своей толстовке и джинсах. Было холодно, и он обежал дом. Дверь подъезда повиновалась его слову — а раньше ведь пришлось бы ждать, пока кто-нибудь войдёт!

Федьки дома не оказалось.

— Ты кто? — спросил опухший Бубенцовский-старший, он был небрит, в трусах и зевал. Мужик явно заливал все выходные, и теперь страдал от похмелья.

— Нету Федьки. — ответил мужчина. — Гулять он пошёл. У них в школе сегодня дискотека на всю ночь.

Уже закрывая дверь, он вдруг вспомнил:

— Это ты, Косицын? Когда же ты так вымахал? В прошлом же году совсем мальчонка был!

Значит, в школе дискотека? С каких это пор? Раньше директриса ни за какие бабки не соглашалась на дискотеку — всё разорят! Или это новые моды пошли, вроде кабинета магии?

Добежав до школы, Лён так же легко миновал все препоны в виде закрытых дверей и охранника. Он навёл на себя покрывало незаметности и в виде лёгкой тени проскользнул в вестибюль школы, которая столько лет воспитывала его. В школе явно шло веселье — в спортивном зале гремела музыка и слышался многоголосый шум.

В своём обычном виде он вошёл в зал — не хватало только, чтобы на него налетали пары. Обходя стоящих у стены, Лён ловил на себе любопытные и изумлённые взгляды — его даже откровенно сторонились.

«Боятся, что я на них наброшусь и покусаю.» — усмехнулся он.

Федьку нашёлся почти сразу — он стоял в толпе одноклассников и бросал завистливые взгляды на девчонок.

Одноклассники бросились к нему с расспросами, но Лён уже отстранился от школьной темы — ему уже было с ними скучно. Только Федька, старый друг, был ещё ему дорог.

— Я всё понял. — сказал Бубен, выслушав его. — Я рад, что ты вывернулся. Впрочем, я и не сомневался. Значит, уходишь навсегда? Само собой, я бы тоже ушёл.