Воздаяние

В жизни Пандольфо было много потаенного хаоса, самообмана, внушаемости, болезненной впечатлительности. Он имел врагов и всегда — рядом с собой, часто гневался на ближних, обижая их подозрительностью, в ответ получал недоброжелательность и злость, что ещё более утверждало его в мысли, что он окружен врагами. Он доверял только Антонио да Венафро, ибо тот имел странную для него черту: никогда не лез в первые ряды и был не сильно жаден, довольствуясь изобилием без роскоши и предпочитая интеллектуальные занятия блуду. Не подозревал он в дурных замыслах и распутного Квирини: его стези были не политическими. Относительно доверял Пандольфо и Элиджео Арминелли, зная ограниченность его притязаний, верил и Пасквале Корсиньяно, ибо все благополучие кузена держалось на нём, к тому же подеста неоднократно показывал ему примеры личной преданности. Но все остальные? Именно поэтому намёк Квирини был воспринят Пандольфо весьма болезненно. Марескотти брал на себя солидную часть городских расходов, это ставило его в привилегированное положение, ему многое позволялось, но не возомнил ли он, что может всё?

Подозрительность Пандольфо породила в его голове ряд жестких, но отнюдь не глупых мыслей. Даже если численность гарнизона не сокращать — его вполне можно оплачивать деньгами Марескотти, убрав самого Марескотти и конфисковав его имущество. А для этого всего-то и надо, что раскрыть заговор Марескотти. Пандольфо, мрачный и насупленный, ходил по залу, погруженный в размышления. Мысли его текли чётко и быстро. Конфискованные средства заговорщика отправляются в казну, дом можно выставить на продажу. Чёрт возьми, тут можно здорово погреть руки. Необходимо также убрать сына Марескотти и его приближенных… ах, да, их уже убрали… Как кстати… Всю родню — выслать, не оставив ни одного мужчины-мстителя. Сколько, интересно, на этом можно заработать? Пандольфо почесал кончик толстого носа и велел вызвать к нему Антонио да Венафро и Пасквале Корсиньяно.

Живший в палаццо советник появился на пороге через несколько минут.

— Я тут поразмыслил, Антонио, — задумчиво обронил Петруччи, — Квирини кое в чём прав. Но гарнизон убирать нельзя. Это просто неразумно, пока этот испанский ублюдок жив. Можно несколько сократить численность людей, и дальше, по мере исчезновения опасности… — Пандольфо имел в виду смерть ненавистного Чезаре, — оставить минимум людей, но пока необходимо финансировать гарнизон из бюджета города.

Антонио да Венафро недаром назывался одним из самых умных людей своего времени. На его лице не проступило ни удивления, ни особого интереса, он только тихо проронил:

— Чтобы финансировать гарнизон из казны, нужно пополнить казну. За счёт чего? Контрады, если повесить финансирование на них, едва ли будут довольны…

— Деньги найдутся, — весомо сказал Петруччи, — точнее, они должны найтись.

Мессир Венафро кивнул.

— Конечно. А, что, мессир Фабио… больше не будет возглавлять гарнизон?

Петруччи пожал плечами.

— Я всё думал о том, что сказал тогда Пасквале, помнишь, в Ашано? Он подлинно позорит власть. Бесславит и бесчестит ее достоинство. Мы держим Марескотти ради денег, что он даёт на содержание гвардии. Но… эти же деньги можно иметь и без Марескотти. Я получил сведения, что наш друг Фабио… несколько зарвался. В руках зарвавшегося человека нельзя оставлять военную силу. Он может ею… злоупотребить.

— И есть доказательства этого?

Пандольфо удивился.

— Будут. Корсиньяно найдет их.

На лице Венафро заиграла тонкая усмешка. Он понимал, что уж кто-кто, а подеста не будет спать ночей, но действительно найдет эти доказательства. Даже если их и не будет вовсе.

Но вообще-то сам мессир Антонио не видел никакого смысла перечить Пандольфо Петруччи. Фабио Марескотти не был его другом и всегда казался ему вульгарным и пошлым типом. С ним не о чем было поговорить, кроме того, Венафро брезговал даже сидеть с ним за одним столом, зная неразборчивость его связей и опасаясь блудной заразы. Без него будет легче дышать. И потому Антонио согласился с Петруччи, что меры безопасности следует принять незамедлительно, а когда вошел подеста, с интересом выслушал указание капитана народа, данное Корсиньяно. «Фабио Марескотти, говорят, плетёт нити заговора…Необходимо разузнать всё в точности».

Подеста, поняв, что заведенные Монтинеро часы сделали свой первый круг, поклонился. Только приличие заставило его погасить ликующий блеск глаз.

— Все будет сделано и немедленно, Пандольфо, — твердо отчеканил он.

Глава XV. Улики, сватовство, небольшой мятеж и висельник

Лоренцо Монтинеро, погружённый в собрание доносов своих людей, громоздящихся между обложками-таволетта подобием толстого фолианта, мирно закусывал у окна пирожками с капустой и яйцами, когда во двор подестата на белой лошади влетел его глава, Пасквале Корсиньяно. Прокурор сразу понял, что произошло нечто необычное: глаза начальника метали искры, плечи расправились, он подлинно напоминал льва.