Воздух, которым мы дышим (ЛП)

Быстро подскакиваю, когда раздается скрип тяжелой двери, ведущей в тюремный коридор. Мы отрываемся друг от друга и отходим настолько, насколько позволяет камера, но мы оба дышим слишком быстро и слишком сияем, чтобы кого-то обмануть. Марк непонимающе смеряет нас взглядом, его щека дергается, когда он останавливается перед нашей камерой, затем он смотрит мимо, оглядывается на нас и проводит пальцами по волосам.

— Я думаю, ты можешь идти, — говорит он, бросая на меня острый взгляд. — Да, ты можешь идти.

Он потирает лицо обеими ладонями, затем громко смеется и качает головой. Он выглядит растерянным, как будто выпил. Слишком много выпил. У Марка есть фазы, когда он чувствует себя иногда хуже, а иногда лучше. Наверное, он сейчас как раз в одной из хреновых.

— Лиам тоже может уйти?

— Еще нет. У нас еще есть несколько вопросов, которые необходимо уточнить.

— Что за вопросы? — возмущаюсь я, потому что у меня возникает странное предчувствие, когда я вижу горящий взгляд Марка.

— Бумажная работа.

Смотрю на Лиама, который кажется спокойным, но я замечаю пульсирующую вену на его шее. И я вижу его сжатые кулаки. Тем не менее, он нежно улыбается мне.

— Все в порядке, я пойду сразу за тобой.

Марк издает короткий, низкий смешок, от которого у меня сжимается желудок.

— Я останусь, пока Лиама не отпустят, — уверенно говорю я, упрямо складывая руки на груди.

Лиам становится передо мной, блокируя вид на Марка. Он кладет обе руки мне на плечи и слегка прищуривает глаза.

— Иди и подожди меня снаружи, — твердо произносит он, и его голос говорит, что он не потерпит никакого противоречия.

— А если он с тобой что-нибудь сделает? — шепчу я.

— Вы закончили? — спрашивает Марк.

— Отпусти меня тоже, — вмешивается невеста.

— За тобой придут, — рычит Марк.

Лиам тихо вздыхает.

— Он не станет.

Я качаю головой. Потому что действительно волнуюсь. В моей голове проносятся ужасные картинки. Я совершенно не доверяю Марку.

— Ты не можешь этого знать. — Отодвигаю Лиама в сторону и подхожу ближе к решетке. Становлюсь перед Марком и обхватываю два прута. — Я подожду Лиама снаружи, и если ты что-нибудь сделаешь с ним...

— Тогда что? — усмехается Марк.

— Тогда я позабочусь, чтобы ты оказался за решеткой, — рыкаю в ответ.

Я давно уже должна была что-то сделать. Каждый в этом проклятом городе давно уже должен был что-то сделать, вместо того чтобы из ложного сострадания, вины или даже страха не вмешиваться.

Марк открывает дверь и смотрит на меня, поджав губы.

— Просто жди, черт возьми, снаружи.

Я выхожу из камеры и снова оборачиваюсь к Лиаму, который успокаивающе улыбается мне.

— Я буду за дверью, — серьезно говорю я.

Лиам кивает, потом Марк толкает меня к двери. Она моментально захлопывается за спиной, и это пробуждает нехорошее предчувствие, которое вызывает в груди саднящую тяжесть.

Глава одиннадцатая

Лиам

— Итак? — интересуюсь, засовывая руки в карманы джинсов, наклоняю голову и смотрю на Марка с ожиданием. Я научился оставаться абсолютно спокойным снаружи, когда во мне бушует буря.

И я научился ощущать, как чувствуется воздух перед тем, как человек потеряет над собой контроль. Незадолго до того, как он направит все свои силы против меня, чтобы причинить мне боль. Это как невидимое потрескивание, мерцание, которое заряжает воздух, как бывает только перед грозой.

Марк прислоняется к открытой двери, сжимает рукой оружие, затем расслабляет пальцы, опускает руку и подходит ко мне.

— Ты в курсе, что здесь есть камеры? — спокойно говорит он, кивая подбородком в угол прямо за мной.

— Я знаю, — отвечаю я.

— Тогда ты так же знаешь, что я все видел, — угрожающе говорит он.

— Я не вижу причин, почему это тебя должно касаться, — говорю я. — Она больше не твоя женщина.

Марк толкает меня, я отхожу назад, невеста начинает истерически смеяться.

— Она будет ею всегда, потому что это моя обязанность — защищать ее.

— Ты не защищаешь ее, изолируя ото всех в городе.

Марк снова толкает меня, и я снова игнорирую это. Он откидывает голову назад и с силой бьет, его лоб врезается в мой. Я от неожиданности вдыхаю, кладу руку на больное место и смазываю кровь, вытекающую из раны на рассеченной брови. На мгновение у меня кружится голова, но я подавляю это ощущение, едва отшатнувшись. Я просто стискиваю зубы. Бывало и хуже. Это ничто по сравнению с чувством утопления, когда тебе на рот и нос кладут тряпку и поливают водой. Это ничто по сравнению с тем, когда кто-то стоит за спиной, делая ножом длинные глубокие порезы на твоей коже, в которые потом кто-то другой втирает соль и грязь. И это ничто по сравнению с тем чувством, что твоя страна, твои товарищи бросили тебя на произвол судьбы. И ты настолько зол за это, что отрезаешь камнем голову тому единственному, что связывает тебя с этой страной и этими товарищами.

— Да, именно это и защищает ее. От всех опасностей, от всего того, что может причинить ей боль, что может ее ранить. Даже от тебя. Пока я здесь, она не кончит, как Миа, или не исчезнет, как моя мать.