Воздух, которым он дышит

У Эммы его голубые глаза.

И теперь я лежу рядом с ней, целуя кончик ее носа, протягиваю руку и достаю из-под дивана жестяную коробку в форме сердца. Читаю еще одно любовное письмо. Одно из тех, которые я уже читала, но они все равно разрывают мне душу.

Иногда я представляю, будто эти письма от Стива.

Я всегда плакала совсем немного.

Глава 2 Элизабет

– Мы что, возвращаемся домой? – спрашивает сонная Эмма, когда солнце проникает через окно комнаты, проливая свет на ее милое личико. Я поднимаю ее и усаживаю на ближайший стул рядом с Боббой – ее плюшевым медведем и самым близким другом. Бобба не просто плюшевый, он – мумифицированный медведь. Видите ли, моя маленькая девочка немного странная, и после того, как она увидела фильм «Отель “Трансильвания”», в котором полно зомби, вампиров и мумий, она решила, что, если ты страшный и немного странный – это идеально.

– Да, мы возвращаемся домой, – устало улыбаюсь я ей – целую ночь пришлось собирать вещи.

Эмма сонно улыбается в ответ, точь-в-точь как ее отец, и говорит Боббе, что мы действительно едем домой.

Дом.

Это слово обжигает где-то в самой глубине сердца, но я продолжаю улыбаться. Я научилась всегда улыбаться рядом с Эммой, потому что, когда у меня неважное настроение, она тут же начинает грустить. Хотя в таких случаях она и дарила мне отменные поцелуи по-эскимосски, я все же чувствовала ответственность за нее.

– Мы должны вернуться вовремя, чтобы успеть посмотреть фейерверк на крыше. Помнишь, как мы забирались туда, чтобы смотреть фейерверк с папой? Помнишь, малышка? – спрашиваю я.

Она жмурится, будто отправляясь на поиски воспоминаний глубоко в свое сознание. Если бы наши умы были архивными картотеками и мы могли запросто получить любимые воспоминания всякий раз, когда бы нам не захотелось!

– Не помню, – вздыхает она, обнимая Боббу.

Это разбивает мне сердце.

Я продолжаю улыбаться.

– Ну, тогда как насчет заскочить по пути в магазин и купить «Bomb-Pops»,[1] чтобы объедаться им на крыше?

– И «Cheeto Puffs»[2] для Боббы!

– Конечно!

Она улыбается и радостно пищит. В этот момент я улыбаюсь искренне.

Я люблю ее больше, чем она может себе представить. Если бы не она, я бы утонула в собственном горе. Эмма спасла меня.

Мама никогда не возвращается вовремя со своих вечерних свиданий с очередным Казановой, так что я не прощаюсь с ней. Когда мы переехали в первый же вечер, она не вернулась домой и я звонила ей целую ночь, беспокоясь, где она, но, появившись, мама раскричалась, заявляя, что она уже вполне взрослая женщина, чтобы самой решать, когда приходить.

Поэтому сейчас я просто оставляю ей записку.

Мы едем домой. Любим тебя. Скоро увидимся.

Э. и Э.

Несколько часов мы едем на моей старенькой машине, слушая треки из «Холодного сердца» по кругу бесконечно, и я начинаю рассматривать вариант сбривания своих ресниц бритвой одну за одной. Эмма слышала каждую песню миллион раз и переделала слова в каждой строчке на свои собственные. Честно говоря, ее версия нравится мне даже больше.

Когда она уснула, «Холодное сердце» уснуло вместе с ней, оставив меня в блаженной тишине.

Рука тянется в сторону пассажирского сиденья, ладонью вверх, ожидая касания другой руки, чтобы наши пальцы сомкнулись, но ничего не чувствует.

Я все делаю правильно, говорю я себе снова и снова. Я молодец.

Однажды все будет хорошо.

Однажды у меня получится.

Мы спускаемся на шоссе I-64, и у меня все внутри напрягается. Я хотела бы поехать другой дорогой, чтобы добраться до Мидоус-Крик, но это единственный путь. Он был забит машинами из-за праздника, но новый ровный асфальт, некогда разбитый, давал возможность ехать легко.

Слезы наполняют глаза, когда я вспоминаю, как просматривала новости в тот день.

Авария на шоссе I-64!

Хаос!

Беспорядки!

Травмы!

Жертвы!

Стивен.

Один вдох.

Я за рулем и не позволяю слезам вырваться наружу. Я заставляю свое тело отключить любые эмоции, потому что, если бы я не отключила, чувствовала бы все и точно умерла, а ведь я не могу умереть. Когда я смотрю в зеркало заднего вида, вижу там отражение моего ребенка, мой маленький кусочек силы. Мы пересекаем шоссе, и я делаю еще один вдох. Каждый день один и тот же вдох.

Я не могу больше об этом думать, иначе просто захлебнусь.

На белом полированном стенде знак с надписью: «Добро пожаловать в Мидоус-Крик!»

Эмма уже проснулась и смотрит в окно.

– Мам.

– Да, малышка?

– Ты думаешь, папа будет знать, что мы переехали? Он узнает, где оставлять перья?

Когда Стивен умер и мы переехали к маме, вокруг парадного входа были разбросаны перья белой птицы. Когда Эмма спросила о них, мама сказала:

– Это небольшие послания от ангелов. Они напоминают, что любят нас и наблюдают за нами.

Эмме очень понравилась идея, и всякий раз, когда она находила перо, она смотрела на небо, улыбалась и шептала:

– Я тоже тебя люблю, папочка!