Воздух свободы по цене перемен

заживет само, вкривь и вкось зашьётся,

рана же не серьезная, никуда не денется,

ходят к нам с разбитым на части сердцем,

а оно лечению, между прочим, не поддаётся.

так, городской портрет:

скучный сухой асфальт,

ранне-весенний бред,

звуки веселых свадеб.

площадь Свободы – чек,

театры, вообще, и все.

пьяненький человек

бодро к метро ползёт.

на Руставели стрит

возле Парламента

музей по ночам закрыт,

у ворот – маета.

вот в переулке – бар,

скромный чугунный мост,

поэт поправляет шарф,

прячет свой поэтический нос.

скрипка скрипит зубами,

всюду – родная речь.

Кура течёт зигзагом,

как же ещё ей течь?

поэт, спотыкаясь, брёл,

камни пинал ногой.

романтики ореол,

поэт уже сам не свой.

всюду льётся вино,

всюду – роскошный бал.

миленький друг, Нино,

я уже так устал.

я видел тысячи мест,

я прожил тысячу лет.

всюду, где город есть,

страдать обречён поэт.

нужен ему надрыв,

печальная канитель.

выходит поэт из игры

к милой Нино в постель.

согрей меня, сладкий зной,

я город сполна познал.

проснусь я другой весной,

проснусь. я пообещал.

Вот комната, в которой нет Луны,

Где нет

пластинок, и игла скребёт

иссохшиеся нервы круглый год,

где стены вздохами отжитого полны.

вот комната, в ней стул и потолок,

настойка на столе, учебник и тетрадь,

не глядя в ноты начинает подпевать

протёкший кран, я починить не смог.

вот комната, где на полу матрас,

где в вазах – розы, на стене – плакат.

я рад, я бесконечно, знаешь, рад,