Воздушная битва за Севастополь 1941—1942

Советская же авиация, напротив, воспрянула духом и с ка­ждым днем наращивала свою активность. Еще 20 ноября ко­мандующий ЧФ вице-адмирал Ф. С. Октябрьский отправил на Кавказ телеграмму: «Острякову, Елисееву (начальник штаба ЧФ, руководивший действиями флота с кавказских баз. — М. М.), Ермаченкову, Калмыкову. Требую выполнения всех заявок на авиацию из Севастополя. Идет жестокая борьба за Севастополь». Фактически борьба тогда уже завершалась, но данное распоряжение действительно сыграло важную роль в активизации действий бомбардировочных авиачастей с кав­казских аэродромов, которые после падения обороны на Кер­ченском полуострове практически перестали подниматься в воздух. С этого момента число самолето-вылетов резко воз­росло, а 24 ноября даже перевалило за сотню (в том числе 10 на разведку, 41 на штурмовые и бомбардировочные удары, 21 на сопровождение ударных самолетов, 8 — прикрытие транс­портов в море, остальные — прикрытие базы). В остальные летные дни (27 и 28 ноября из-за тумана и низкой облачности авиация вовсе не летала) вылетов было меньше, но ниже 60 их цифра не опускалась. В подавляющем большинстве все дневные штурмовые вылеты были направлены по передовым позициям немецких войск, ночные вылеты МБРов — на населен­ные пункты в ближайшем тылу. Как удавалось поддерживать такое напряжение, ведь количество самолетов в авиагруппе СОРа по сравнению с началом боев сократилось практически вдвое? Очень просто — Остряков распорядился закрепить за каждой машиной по два-три летчика, благо количество «без­лошадных» пилотов к этому моменту сильно возросло.

Особняком стоит операция по уничтожению немецкой авиагруппировки на аэродроме Сарабуз.

Утром 23 ноября советский самолет-разведчик обнаружил на аэродроме 60 двух– и одномоторных машин. Несмотря на то что нижняя кромка облачности в районе цели находилась на высоте всего 350 м, командование решило нанести удар силами эскадрильи ДБ-3 2-го мтап, базировавшегося на тот момент на полевом аэродроме в районе кавказской станицы Абинской. Летчикам предстояло преодолеть 400 км до цели, при­чем три четверти этого расстояния в воздушном пространстве противника. Тем не менее налет оказался для немцев совер­шенно внезапен. В 15.00 девять бомбардировщиков (еще три вернулись на базу из-за неполадок матчасти) с высоты всего 200 м сбросили на место стоянки самолетов 90 ФАБ-100. Эф­фект от взрывов на земле был таким, что летчики насчитали до 30—35 уничтоженных и поврежденных самолетов. Немецкие зенитки открыли огонь с запозданием, но били практически в упор. От прямого попадания снаряда загорелся бомбарди­ровщик командира 4-й эскадрильи полка капитана Филимона Острошапкина. Пилот посадил машину на поле недалеко от аэродрома, и спустя несколько минут все авиаторы попали в плен. Штурман ст. лейтенант Петр Олдырев позднее вспоминал:

«От аэродрома к нам мчались две автомашины с автомат­чиками. Через три минуты мы уже были пленниками. Наш са­молет взорвался, когда мы чуть отъехали от него. Пожар был вызван попаданием снаряда среднего калибра. Мы сами об­легчили прицеливание немецким зенитчикам. По первому звену они хотя и не попали, но орудия навели, а мы шли сле­дом за ним. Если бы изменили курс на пятнадцать-двадцать градусов, то вероятность поражения была бы меньшей. А если бы вообще с разных направлений?.. Да, мы тогда еще только набирали опыт. Однако в этом налете мы нанесли врагу боль­шие потери. Не могу сказать, сколько было уничтожено и по­вреждено вражеских машин, но бомбы рвались буквально между самолетами. Отправляя нас в симферопольскую тюрь­му, немцы даже похвалили нас за этот налет».

В январе 1942 г. всем членам экипажа бомбардировщика удалось бежать из плена, когда они находились в пересыль­ном лагере в районе излучины Днепра, после чего выйти к своим по льду Азовского моря!