Воздушная тревога

Вейл отвернулся. Вопрос был улажен. Момент даже нельзя было назвать напряженным, способным поразить воображение. В словах Вейла не отразилось никаких чувств, ни малейшего волнения. Приказ он отдал спокойно и деловито, будто речь шла о привычном будничном деле, а не о зверском убийстве. Больше всего поражало то, что в облике Вейла не было ровным счетом ничего зловещего, а в манере говорить — ни малейшего оттенка враждебности. Я не мог ненавидеть его, оказалось, мне даже трудно возлагать на него какую-то вину, мы с Мики были лишь пешками, угрожавшими его ферзю; песчинками, способными повредить мягкий, отлаженный механизм его плана. Наша смерть была необходима, и он отдал соответствующую команду в интересах своей страны, не проявив абсолютно никакого интереса к тому, как мы прореагируем на вынесенный им смертный приговор. Наш жалкий вид не вызывал у него и тени злорадства, и оттого убийство показалось мне чуть ли не нормальным явлением. На грядке с кабачками завелись два слизня, и он их раздавил, только и всего.

Сперва меня поразила лишь безучастность, с которой совершалось это убийство, но потом, когда мы, зажатые с боков часовыми, спотыкаясь, потащились к вереску, пришел страх. Перрет повел нас прямиком к нашему грузовику. Сразу было видно, что он прекрасно знал, где стоит машина.

Поначалу я едва ли понимал, что эти простые слова, произнесенные Вейлом так буднично, означают, что через несколько минут мы умрем. Но когда нас скрутили веревками и бросили, будто мешки, в кузов грузовика, прикрыв брезентом, до меня дошло все значение приказа: «Подожгите грузовик». Может, когда он загорится, мы еще будем живы? Интересно, мгновенно ли наступает смерть от огня? Я задрожал. Что это такое — умирать? Я никогда особенно не задумывался о смерти, считая ее чем-то невероятным. Эх, если б только я спокойно уснул, как Мики, и не слышал этого рева ползущих по вереску грузовиков! А впрочем, если план Вейла осуществится, через какой-нибудь час наш орудийный расчет, скорее всего, тоже погибнет…

Я перевернулся в темноте.

— Мики! — я говорил тихо, зная, что один из часовых залез к нам в кузов. — Мики!

— Ну что? — его голос звучал хрипло и с натугой.

— Прости, Мики, я не думал, что все так кончится.

Он не ответил. Злится, наверное, подумал я. Мики имел на это полное право.

— Мики, — повторил я, — прости. Больше мне нечего сказать… Сам знаешь, как это бывает. Мы могли выудить крупную рыбу, но не повезло. Он оказался слишком умен для нас с тобой.

Я слышал, как Мики что-то сказал, но слова потонули в дребезжании трясущегося грузовика. Набирая скорость, машина неслась по ухабистой дороге, которая вела к шоссе.

— Что ты говоришь? — переспросил я и внезапно увидел его лицо рядом с моим.

— Ты можешь перестать драть глотку или нет? — тихо сказал он. — Я лежу на твоем ноже. Наверное, вывалился у тебя из кармана, когда нас швырнули сюда. Я пытаюсь его открыть.

Я замер, не смея надеяться и гадая, как велики будут наши шансы, даже если нам удастся перерезать веревку, стягивавшую руки и ноги. Под брезентом был кромешный мрак, сильно воняло солодом. От тряски мое плечо больно билось обо что-то. Я перевернулся на другой бок, одновременно грузовик резко вильнул влево, отчего меня бросило на спину, а голова сильно стукнулась о доски настила. Потом дорога стала ровнее — мы выехали на шоссе. Я склонился над Мики и сказал:

У нас осталось четыре минуты, не больше.

— Ладно, ладно, — проворчал он, — не дергайся, я открыл эту дуру.

Я почувствовал, как его тело прижимается к моему. Мики весь напрягся, борясь с веревками, потом вдруг расслабился, подтянул ноги. Его правая рука двигалась воровато, но свободно!

— А что мы будем делать, когда высвободимся? — шепотом спросил я, чувствуя себя беспомощным идиотом. Инициатива спасения должна была исходить от меня, поскольку это я втравил парня в переплет и считал себя обязанным вызволить его. Но роль вожака уже перешла к Мики.

Его рука ухватила меня за плечо и принялась нащупывать веревку.

— Вот так-то, — шепнул он, перепиливая мои путы. Веревка ослабла, и лезвие ножа, соскользнув, впилось мне в ладонь. Но мои руки, а чуть погодя и ноги, были свободны. На какую-то секунду Мики отодвинулся от меня и перевел дух, потом приблизил губы к моему уху.

— Я нащупал края брезента, — зашептал он. — Придется рискнуть. Передвинься тихонько на тот конец кузова, как будто ты еще связан. Притворись, будто чокнулся от этой… как ее… клистирофобии[30], что ли… и ори во всю глотку, понял? Надо отвлечь на тебя внимание охранника, ясно? Остальное — моя забота.

— Ладно, — ответил я.

Извиваясь, Мики отполз и прижался к борту. Нож он прихватил с собой. Мики легонько стукнул меня носком ботинка по ноге, и я передвинулся под брезентом, которым мы были накрыты, так далеко, как только мог. Почувствовав, что брезент внатяг облегает мою спину, я прижал руки к бокам, соединил ноги и пополз дальше так, словно был по-прежнему связан. В тот же миг я завопил:

— Выпустите меня! Выпустите! Не могу больше! Тут все черное!