Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945

Пол хотел поговорить, тем более что мы были одни. Он сказал, что записался добровольцем в авиацию потому, что так сделали его друзья, и он предпочел летать, а не «торчать в грязи». Он имел в виду французскую и бельгийскую грязь Первой мировой войны, и я задавался вопросом, сколько человек из нашего поколения, выросшего на рассказах об изуродованных гангреной телах и переполненных крысами траншеях, выбрали воздух или море, чтобы избежать того, что в действительности уже было отмирающим видом в армии.

– Не изменили ли боевые вылеты твою натуру или характер?

Он напряженно размышлял.

– На это почти невозможно ответить? Нашел что спрашивать! Как я могу знать, были ли у меня ранее некие отличия?

Неопределенные вопросы иногда дают больше, чем определенные, на которые можно получить короткий ответ «да» или «нет».

– Я не могу знать. И я не могу ответить на этот вопрос. Я могу лишь сказать, что это был жизненный опыт, который не прошел даром. Тот, кто прошел через это, получил больше пользы, чем вреда. Мы имели возможность встретить людей различных профессий и общественного положения, от шахтеров до директоров компаний и профессионалов... Так или иначе, если вы были связаны с вооруженными силами пять лет, то, конечно, вы можете кое-что приобрести для себя на будущее.

– Ты боялся?

– Постоянно.

Я рассмеялся.

– Нет, не постоянно, Пол.

– Хорошо, я не могу сказать, что я ходил с трясущимися коленками. Часть времени я испытывал тревогу, а в отдельные моменты был испуган. Я не могу припомнить никаких конкретных случаев.

– Какой из вылетов для тебя тогда был наихудшим?

Его глаза остановились на паре фарфоровых стаффордширов, но это был пристальный взгляд человека, смотревшего внутрь себя.

– Достаточно странно, – сказал он, – но худшим вылетом был тот, в котором я обходился без нашего экипажа. Однажды в начале нашего тура я, как сменщик, полетел с другим экипажем. Я думаю, их верхний бортстрелок в тот день был непригоден для полетов. Когда мы подошли к цели, пилот приказал всем нам надеть парашюты. Это сильно меня напугало. Я знал, что мой валялся где-то в самолете, но не знал где. Лишь когда все закончилось, я задался вопросом, всегда ли этот конкретный экипаж надевал свои парашюты над целью. Возможно, это была их общепринятая практика.

Я попросил, чтобы он посмотрел в своей летной книжке детали этого рейда.

«Пилот флайт-лейтенант О'Брин[154], самолет «Джи-Джиг», дневной налет, Хомберг, продолжительность четыре часа пятнадцать минут».

– Действительно больше никаких других плохих вылетов?

– Хорошо, конечно, еще был Виттен. И я всегда помнил наши уходы на второй круг над Сент-Эвалом. Когда мы возвращались и летели к Сент-Эвалу, мы прошли низко над берегом. Он выглядел красивым, и это был этот берег. Я всегда помнил, на что это было похоже, и теперь живу с этим.

– Почему после того, как мы договорились встретиться снова, экипаж распался?

– В основном из-за лени. Мы были слишком ленивы, чтобы беспокоиться об этом.

– Финальный вопрос, Пол. Учитывая сегодняшнюю ситуацию в мире, союзнические усилия в 1939 – 1945 годах имели смысл?

– Да. Это нужно было сделать. Это должно было быть сделано из-за всех злодеяний Германии. Но о том, кто фактически выиграл войну, я не хотел бы говорить.

Некоторое время мы сидели, предаваясь воспоминаниям, а затем из магазина вернулся его сын. Пол вскочил на ноги, чтобы представить нас. «Майкл встретился с Майклом», – сказал он. Затем домой пришла его дочь Жозефина, которая училась на парикмахера, и мы вместе пообедали. Потом он сидел у окна, читая черновик книги, в то время как все остальные смотрели телевизор.

Я спал в резервной комнате, и на следующее утро Пол и я пошли, чтобы осмотреть дом, который он должен был очистить. Тот пах старостью и застоявшимися спертыми ароматами. Повсюду были пыль, запустение и скопившееся старье. Но среди мусора имелись одна или две ценные вещи. Пол открыл выдвижной ящик комода и достал старую пачку сигарет. «Вы не можете позволить себе что-то пропустить», – сказал он и, открыв пачку, вытянул нитку искусственного жемчуга. Я нашел маленькую коробку с дешевыми украшениями, среди безвкусных колец и брошей лежал пшеничный колос. Что он делал среди сокровищ старой леди? Он был подарен ей юношей, которого она любила много лет назад, когда они шли через пшеничное поле? Я увидел, что работа Пола была не для сентиментального человека.

– За девяносто пять процентов здесь можно получить наличные, – сказал он. – И ты мог бы написать книгу об этом.

– Я не начал бы, не зная, как приступить к расчистке этой грязи.

– Майкл и я сделаем это вечером.