Воздушные разведчики

Наша школа четко давала нам понять, что хорошо, а что плохо. Причем все - и жизнь с ее прошлым и настоящим, и человеческие помыслы, и черты характера - рисовалось двумя красками: белой и черной. Никаких полутонов и компромиссов. "Если враг не сдается, его уничтожают!" - категорически утверждал Максим Горький. Мы знали наизусть и полностью разделяли проникновенные и глубоко выстраданные мысли Николая Островского о том, что "жизнь человеку дается один раз и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы...". Но как прожить? Отдать жизнь "самому прекрасному в ми-Рё - борьбе за освобождение человечества".

...Сначала я хотел написать эту фразу почти без изменения в своем заявлении о приеме в партию и отнести его политруку. Но потом подумал: при чем тут освобождение человечества, когда сейчас на карту поставлена судьба Родины? Не годится...

Мне вспомнились размышления А. П. Чехова о смысле жизни. Он призывал прожить ее "бодро, осмысленно, красиво". "Сейчас, когда враг у стен Москвы?" - думал я... и отверг Чехова В то время я увлекался Горьким, и его рассуждения о том, что человек испытывает истинное счастье, когда "живет и работает для других", казались мне прекрасными, полностью отвечавшими моим убеждениям.

... Когда политрук Пронькин прочитал эти слова в моем заявлении (разумеется, без ссылки на источ ник), он снял фуражку, почесал затылок и сказал:

- Красиво! Ребята написали о том же, только попроще. А в общем-то, правильно...

Спустя три месяца нас приняли в партию.

Дозорные Северо-Запада

СРЕДИ ХОЛМОВ ВАЛДАЯ

И вот наступил долгожданный момент нашего наступления. Фашисты отброшены от Москвы. Красная Армия продолжает освобождать русские города и деревни. Настало время и для воздушных разведчиков расположиться поближе к отодвинутой на запад линии фронта. Одна из эскадрилий должна перебазироваться на аэродром Калинина, а нашей третьей надлежит занять самый передовой форпост на Северо-Западном фронте, на аэродроме, расположенном среди лесов и холмов Валдая. Первыми туда отправились механики для встречи самолетов-разведчиков.

Утром мы выехали в двух фургонах, приспособленных под фотолаборатории. Настроение у всех приподнятое, боевое.

Когда проезжали Москву по шоссе Энтузиастов, я искал глазами будку телефона-автомата. Надеялся, что машина остановится, и я смогу сообщить домашним, что уезжаю на другой фронт. Мы миновали Таганку, выехали на Садовое кольцо, свернули на улицу Горького и покатили по Ленинградскому шоссе. Тут я спохватился и решил написать записку домой, сложил ее в виде фронтового письма-треугольника и бросил прохожим. Авось догадаются опустить в почтовый ящик.

...О бесчинствах фашистов мы читали в газетах, видели их в кинохронике. А теперь, проезжая сожженный Клин, стали очевидцами их варварства. От деревянных домов остались только остовы печей. Дом-музей П. И. Чайковского осквернен. Не верилось, что все эти злодеяния - дело рук человеческих.

Мы увидели затем разрушенный Калинин и тщетно пытались отыскать хоть один уцелевший дом. Нам xoтелось обогреться, вскипятить чайник, разогреть сухой паек - говяжью тушенку. Один дом показался неповрежденным, но, когда вошли в подъезд, целой оказалась только наружная стена. Крыша и перегородки рухнули. По лестнице поднялись на второй этаж, но и там не нашли того, что искали, - кухонной плиты. Развели костер из досок, кое-как согрели чай, а консервы съели холодными.

Небольшой аэродром, куда мы добрались через сутки, подвергался очень сильным бомбардировкам. Бомбы разрушили четырехэтажные каменные жилые дома бы Офицеров и их семей. В квартирах, что уцелели, гулял ветер были выбиты все стекла, разрушены водопровод и отопление. Мы поселились в деревянных двухэтажных домиках, обитых почерневшими от времени досками. В домиках давно никто не жил, и нам пришлось первым делом добывать дрова и топить печи. Устав после дальней дороги, очень неохотно принялись пилить и колоть вязкие сосновые бревна.

Мы не знали, что тут придется провоевать долгие два года войны. Решающие события развернутся под Сталинградом и Курском, а Северо-Западный и Ленинградский фронты будут ждать своего победного часа. Он тоже придет!

Первый год был тяжелым. Многого нам не хвата-до - мастерства, исправных самолетов, боевых экипажей. В эскадрилье воевали разные летчики. Щеголеватый и многоречивый Александр Барабанов очень хотел сбить "мессера". "Хоть бы одного горящим увидеть!" - то ли в шутку, то ли всерьез бубнил он. Летал при орденах, в парадной гимнастерке, аккуратно постриженный и гладко выбритый.

Были летчики - полная ему противоположность, как, например, Иван Ширяев, неразговорчивый и задумчивый. Улетал небритый - у летчиков было такое поверье: побреешься перед полетом - попадешь в переплет. Иван надевал гимнастерку поскромнее, как приказывало начальство, без знаков отличия, на случай, если собьют и придется спуститься на парашюте в тыл врага.