Воздушные шары Сальви-Крус (СИ)

     – Нет, я прежний, – отвечал он, при этом улыбка его была потусторонним и ошибочным сигналом на онемевших губах. С той же улыбкой взгляд его обращался вовнутрь, и он снова возвращался в то состояние молчаливого оцепенения, из которого минутой раньше был выведен нашим вопросом. В общем, с нами он оставался только внешней оболочкой, но душа его и все помыслы находились в ведомой лишь ему стране грез. «С нами» означало лишь то, что тело его было рядом. Можно было подойти, потрогать его рукой, можно было докричаться до него и даже поговорить с ним, но с таким же успехом можно было пообщаться с деревом.

     Уже потом, позже мы узнали, что он перестал получать письма от своей любимой. Да… Письма просто перестали приходить. Совсем.

     – Успокойся, – говорили ему мы, – не бери дурного в голову. Мало ли что могло случиться? Всякое бывает, сам знаешь… Почта напортачила, или письмо затерялось…

     – Да, – соглашался он, – я знаю. Пустяки! Все нормально.

     При этом по лицу его было видно, сколь тяжело дается ему произнесение даже этих ни к чему не обязывающих ритуальных слов. И он улыбался! Он улыбался, а у нас на душе скребли кошки.

     – Да ты подумай, быть может, девчонка из сил выбивается на работе, может, ей писать просто некогда! – убеждали мы.

     – Конечно, так и есть, – покорно соглашался он. – Не стоит о том и говорить.

     Кое-кто из нас пожимал плечами, кто-то легко касался пальцами виска – не понимали его ребята. Как в наше время можно быть таким? Да… Я, кстати, тоже не понимал. Это теперь-то мне понятно, как мало мы знали о жизни, а тогда…

     Ну, так вот. Писем все не было, и, в конце концов, наступил момент, когда друг мой, что называется, дошел до предела. Это случилось в тот роковой день, который, как стало ясно вечером, оказался таким же пустым, без письма, как и многие, ему предшествовавшие. Мы пришли в общежитие после работы и, как всегда, столпились у стола, на котором была разложена сегодняшняя почта. Он наблюдал за всеми издали, из-за спин, не приближаясь к столу. А когда все разошлись, и взору его открылась чистая и пустая поверхность, вот тут он почувствовал, как кровь враз отхлынула от сердца, а тело пропитала слабость, словно влага кусок сахара. В его душе что-то натянулось до невозможности, так что даже страшно стало пошевельнуться – вот-вот порвется нить. На глаза медленно опустилась пелена, и мир вдруг стал черно белым. А он не понимал, мир только виделся ему таким, или же был таким всегда, просто раньше притворялся цветным?

     Он поднялся в комнату и сразу же подошел к окну. Долго-долго он простоял там, вглядываясь в степь, впитывая тьму и ужас ночи. Потом, глубоко за полночь, когда общежитие давно уже успокоилось и затихло, он сел к столу и придвинул к себе чистый лист бумаги, собираясь, видимо, что-то писать. Задумался, надолго.

     Что писать? Во что бы то ни стало надо написать. Что-то необычное, нетривиальное и сильное. Но что? Как выразить себя и излить, освободиться от боли?

     Раздумывая, он взял чистый конверт, написал на нем адрес – и словно вновь побывал в далеком родном городе. Словно вновь пробежался по до боли знакомым улицам, и, что интересно, ноги помимо его воли несли его во вполне определенном направлении. Вот и та улица, на которую он так давно уже стремился попасть всем сердцем, тот дом, лестничная площадка, дверь… Ее дверь. Номер квартиры. Да, номер ее квартиры. А как только он написал имя, сразу воочию увидел ее, свою любовь. Это было похоже на психоз, на сумасшествие. Да, наверное, было близко к тому. Но он засмеялся – и жизнь засияла в его широко распахнувшихся глазах. Он протянул руки и обнял… конечно же, пустоту!

     Тогда он закрыл лицо руками. Дыхание зашлось от невыносимой боли разлуки. В ледяные ладони он прошептал: «Родная, прости мне, что я здесь, вдалеке от тебя, что не могу обнять, не могу прижаться губами к твоим рукам. Ах, если бы любовь моя дала мне силы излиться самому письмом и полететь к тебе…»

     Не успел он произнести свое любовное заклинание – а это, согласитесь, было не что иное, как заклинание, любовная магическая формула, приведенная в действие силой настоящего искреннего чувства – как закружило его в разноцветной карусели, и мир растворился…

     Рассказчик прервал рассказ. Откинувшись на спинку стула, он замолчал на долгие минуты, широко распахнутые глаза его при этом смотрели куда-то вдаль, за горизонт, но видели ли они там хоть что-нибудь, не знаю. Мне показалось, что глаза его были слепы к внешним источникам, а взгляд как раз обратился вовнутрь и не мог оторваться от хранимой там картины. К тому же, ему было тяжело дышать, я видел, что он попросту задыхался. Но помощь ему не понадобилась, хотя я и готов был что-нибудь в этом роде предпринять. Вскоре он сам справился с волнением, отдышался и продолжил.