– Вы сдачу забыли! – Звонкий голос как ни в чем не бывало окликивал ретировавшегося покупателя. За прилавком снова стоял милый белокурый ангел, со светло-голубыми глазами и пухлыми губами бантиком. Топорик для мяса возвращался на разделочную доску и Алка шла в подсобку собирать пивные ящики, которые рассыпались, когда она дергала за веревку под прилавком, пропущенную по полу через сантехническую трубу в подсобное помещение, где конец веревки привязывался к нижнему ящику, а вокруг него стояли несколько таких конструкций – так можно было дергая, ронять по несколько штук. Страшный «Батя» так и не вылез, и не потому, что его не было, а потому, что уже второй год он был в вечно пьяном коматозе и редко из него выходил, и лишь только для того, чтобы мольбой или хитростью завладеть очередной бутылкой любого пойла с градусом.
Вадим спился сам того не замечая, с легкой подачи тети Вали. Его переселили в некогда бывшую мастерскую, которая со временем превратилась в хламовник заваленный масляными инструментами и рухлядью, а в углу, на грязном топчане, храпел не просыхающий, вонючий и небритый алкаш – невидимка.
Хозяйство тетя Валя загребла под себя, а Алка занималась магазином, отдавая ей всю выручку – копейку к копейке, согласно бухгалтерской книге. Тетя Валя не была злобной мачехой, как обычно описывают в сказках – она просто четко разграничила обязанности, не оставив места для душевной теплоты – каждый жил сам по себе, в своем крохотном мире и стараясь как можно реже соприкасаться с остальными домочадцами. Замкнутая система жизнедеятельности – холодная, расчетливая, в которой все зависят друг от друга, без привязанности, излишней заботы и нежности – суровый механизм существования по потребностям.
***
Магазин
– Черт, сиги закончились… – Угрюмо пробубнил Вовка.
– Возьми пачку, только не с прилавка, – томно потянулась Алка, вытащив ногу испод одеяла. – Я потом запишу.
Вовка напялил трусы, засунул босые ноги в галоши и пошаркал вглубь магазина:
– А без записи никак? – недовольным голосом протянул он, – мы ж почти родственники…
– Деньги любят счет! – звонко отрезала Алка, – потом еще перед Генеральшей отчитываться.
– А че, лихо пасет? – Вовка стоял в дверях и ногтями пытался открыть целлофановую обертку на пачке сигарет.
– Строгий учет – как в аптеке. – грустно отозвалась Алка, – Раз в неделю полный отчет, каждый месяц – ревизия. Так что ты не затягивай – долг платежом красен, скоро конец месяца.
– Да помню я, – скривился Вовка, вышел на заднее крыльцо и закурив сигарету сел на ступеньки, – батя должен денег прислать – сам жду.
– Зря ты к дядьке в помощь не пойдешь – какие-никакие деньги.
– Ну че ты опять начинаешь? Возиться в солидоле и масле, за жалкие гроши? – Ловким шлепком прибил комара на спине. – Ну, прям мечта всей жизни.
– Деньги не бывают «жалкие», они бывают либо свои-кровные, либо чужие. Либо их нет.
– Аль, не умничай, а… Тебе это не идет.
– А тебе идет?
– Мужик должен быть умным – это его прямая обязанность, как главы семьи!
– А баба, значит, должна быть тупой – помалкивать, улыбаться, варить борщи с котлетами и снимать обувь с хозяина после работы? – обиженно надула губы Алла.
– Да ладно, ну чего ты завелась-то? – Вовка скинул галоши и рывком залез под одеяло, прижавшись к голому телу подруги. – Давай лучше утренней гимнастикой позанимаемся, а?
– Да тебе только одно и надо…
– Куда ж без этого? Я нормальный «пацан» – у меня зов природы! Смотри какой…
– «Нормальные пацаны» подарки дарят и цветы, а потом в койку тянут…
– Будут тебе цветы… – Замурлыкал он и потянулся губами к ее шее.
– Фу, табачищем воняешь… – она отпихнула его с силой, так что он чуть не улетел с узкого топчана. – Отстань говорю, не хочу я…
– Да ё-моё, ну вот че ты опять завелась-то, как старый трактор? Водички попей, может полегчает…
– Сам пей, достал… – И она отвернулась к стенке.
– Аль… Ну Аль! – Володя начал водить пальцем по линиям ее спины, – ну не дуйся!
– Отстань ты! – Алла дернула плечом, как бы стараясь скинуть его руку с себя, в голосе слышались слезы.
– Ну ты чего, принцесса моя?
– Да ничего – надоело все!
– Что тебе надоело? Мы вместе, лето на дворе, солнце светит, птички поют – все отлично.
– Птички? Лето? – Алла развернулась, ее лицо было влажным от слез, покрасневший нос шмыгал, а голос дрожал: – да лето уже скоро кончится, а птицы улетят на юг, а ты … Уедешь в свой город, и я останусь здесь одна в этой глухомани. И вместо солнца будет серая слякоть, а вместо птиц – волки выть. И я никому тут не буду нужна…
– Аля, цветик мой – семицветик, да не расстраивайся ты так, я же приеду следующим летом.
– Да ты сейчас мне все что угодно наплетешь, лишь бы я тебе дала…
– Да брось ты…Я же тебя люблю!
– Ага, любит он… Поматросишь и бросишь. Приехал тут, с городскими понтами и думаешь, что все вокруг тупые чурбаны деревенские? Пыль в глаза напускал, а я уши развесила и прыгаю как обезьяна на веревке!
– Аля, ты че городишь? Какая обезьяна? Ты о чем вообще?