Воздушный казак Вердена

Только на следующий день Славороссов отправил послание в Киев, уже сомневаясь в возможности получить согласие.

— А, где наша не пропадала! — неожиданно произнес он вслух, пряча в бумажник квитанцию.

— Что, что? — высунулся в окошко почтовый чиновник.

— Ничего, данке зер, — поблагодарил Славороссов и вышел на залитую солнцем Рингштрассе. Начались состязания. Ответа от Нестерова все еще не было, и это задевало самолюбие Славороссова. «Ну мог бы отозваться хоть двумя словами. Обиделся или гонор офицерский не позволяет? Неужели такой великий летчик, как все господа, сторонится мужиков?..» — терзался Харитон.

…Что за радость журналистам сообщать скорбные вести? Многое могут пропустить, не заметить, а вот трагическое событие — никогда.

Русские газеты опубликовали телеграмму из Вены: «21 июня на аэродроме Асперн, где проходит Венский авиационный митинг, разбился известный русский летчик X. Н. Славороссов…» Слава богу, весть оказалась ложной. Жив Славороссов, даже не ранен. Просто сильным порывом ветра свалило на крыло и перевернуло при посадке его аппарат.

Вот судьба у человека! О его победах, рекордных полетах, восхищающих даже специалистов, редко пишут на родине, а как хоронить — вспоминают «известного летчика»… Эх, Россия, Россия…

Гатчинцы

6 июня 1914 года на летном поле Гатчинской авиационной школы разбился штабс-капитан Всеволод Стоякин, один из самых способных инструкторов, окончивший эту же школу год назад по первому разряду в одной группе со знаменитым летчиком Нестеровым.

Всего два дня назад он совершил серьезный перелет Гатчина — Псков, готовил более дальний маршрут… Около груды обломков, еще не убранных с аэродрома до осмотра их комиссией, стояла группа офицеров. Нахмуренный полковник Ульянин, начальник школы, зло пнул ногой торчащий из кучи остаток хвоста «морана». Один из первых русских летчиков, получивший свой диплом во Франции еще в 1910 году, он пережил немало катастроф, но эта…

— Кто видел сам, господа? — повернулся он к молчавшим офицерам.

— Самолет опробовали после сборки, — начал поручик Кованько, сын генерала.

— Знаю, — обрезал Ульянин. — Вы взлет наблюдали?

— Да… Направление от ангаров в сторону леса, правее тех сосен метров на двадцать…

Кованько показал рукой на четыре сосны, стоявшие чуть не в центре небольшого аэродрома, ближе к его границе.

— Когда Стоякин оторвался, на выдерживании, в самом конце, задуло сильно справа, и его понесло прямо на сосны.

— Высота какая?

— Метров шесть — семь набрал, не больше. Стоякин с креном отвернул вправо, получилось скольжение, и… врезался…

— Давно пора убрать эти проклятые сосны! — почти выкрикнул штабс-капитан Руднев. — Такого человека погубили…

Заговорили и другие инструкторы. Ульянин молчал, переводя взгляд с обломков на сосны, потом, резко повернувшись, ушел.

К инструкторам подошли стоявшие поодаль ученики: поручик конной артиллерии Крутень, поручик Смирнов, уланский штабс-ротмистр Казаков…

— Ну, рыцари неба! — повернулся к ним штабс-капитан Горшков. — Поняли, что такое авиация?.. Летать не расхотелось?

— Почему же сосны эти не спилят? — спросил вместо ответа Крутень.

— Сколько раз уже просили, — сердито ответил поручик Модрах, — мы же тут не хозяева.

— А кто?

— Управляющий Гатчинским дворцом, вот кто!..

— Ну и что? — продолжал допытываться Крутень.

— Вдовствующая императрица привыкла видеть их из своего окна, отвечает управляющий. Ясно? — вмешался Руднев, чтобы закончить разговор. — Пошли, господа… Кто не знает — похороны завтра… Наступило воскресенье. Дежурил по школе поручик Крутень, День этот считался нелетным, на аэродроме не было ни души. Дежурный подозвал солдата из наряда:

— Знаешь, где найти пилы и топоры?

— Так точно, ваше благородие. В мастерских есть, в хозяйственной команде.

— Тащи пилы и топоры. Не меньше двух. Одна нога здесь, другая там!

— Слушаюсь, ваше благородие. — И солдат припустился бегом.

Крутень отправился к товарищам по группе инструктора Кованько. Вскоре они вернулись вместе с Казаковым, Мачавариани, Смирновым. Около помещения дежурного уже лежали пилы и топоры.

— Молодец! — похвалил солдата поручик.

— Рад стараться, ваше благородие!

Захватив с собой еще моториста и двух солдат, Крутень повел всех к злополучным соснам.

— Выбирайте, кому какая по душе, а ты со мной, — сказал Крутень сметливому солдату и сбросил китель.

Работа закипела…

Часа через два деревья были свалены.

— Спасибо, братцы! — поблагодарил Крутень солдат, собиравших инструмент.

— Рады стараться, ваше благородие!

— Отдохните и после обеда распилите на дрова. Я еще пришлю людей, — распорядился дежурный.

— Из тебя вышел бы идеальный управляющий имением, — пошутил Казаков.

— Выйду в отставку, пожалуйста. Только дорого обойдусь.

— Если я к тому времени разбогатею.

— Или получишь наследство, — сказал Мачавариани.

Весело балагуря, возбужденные собственной лихостью, шутка ли «императрицины» сосны свели, офицеры шли по нежно-зеленому весеннему полю.

Вечером в офицерском собрании только и разговоров об этом происшествии. Все восхищаются решимостью Крутеня.