Воздушный казак Вердена

А ведь в Дубултах Эдуарду было хорошо: добрые товарищи (верно, Смирнов был одним из них), где-то рядом можно было заниматься своим самолетом. Думаю, что именно из-за него-то он сильно поиздержался, залез в долги. Вот сохранилась телеграмма из Дубулт: «Москва, Суворовская, 27, Столбову. Дорогой Столбов. Я здоров. Посылаю тебе часть моего долга и прошу извинить, что нет больше. Привет всем твоим. У нас здесь было шикарное открытие гимназии. Все прошло гладко. Твой Пульпе».

Это осень 1909 года. Перевод на двадцать рублей. Во втором переводе, тоже небольшом, указание: «Рубль прошу отсчитать за марки, которые ты мне давал».

Это не мелочность, а щепетильность даже в отношениях с другом. Да и рубль тогда… Последний из сохранившихся переводов отправлен в начале 1911 года: «Дорогой Столбов, посылаю тебе еще одну часть своего долга и надеюсь, что скоро мы с тобой разочтемся. Твое доброе сердце я уже достаточно долго испытывал.

У нас уже начало теплой весны, пишу у открытого окна, и солнце заглядывает внутрь. Твой Эдуард». Теперь Пульпе работает в Риге, в другой гимназии у друга — поэта и общественного деятеля Атиса Кениньша.

Довольно скоро умирает мать. Эдуард ликвидирует давно захиревшее дело, распродает имущество, обеспечивает брата, которого всегда опекал, и уезжает во Францию. Там учится или доучивается летать, поступает в Высшее училище аэронавтики, решив объединить науку с практикой. Так вот где судьба свела его с Константином Акашевым! Помните донесение охранки, что тот едет в Россию с паспортом Пульпе? Они не просто соученики, а друзья. И на войну пошли вместе.

Когда началась война, то в кафе «Спорт», любимое место отдыха летчиков, «съехались авиаторы всех национальностей обсудить, как прийти на помощь приютившей их Франции. Это я прочитал во французском журнале. Военные летчики, все уже мобилизованные, отсутствуют. Настал черед частных летчиков. Они единодушно решили предложить свои услуги Франции и добровольно записаться в армию.

Через несколько дней состоялось уже официальное собрание, на котором командующий французской авиацией генерал Бернар сообщил летчикам о согласии правительства принять предложенные услуги… Из русских пошли: Пульпе, Давришев, Акашев, Томсон, Борисов, Скачков и Славороссов (его на собрании не было. — Ю.Г.).

Вскоре кафе «Спорт» обезлюдело: люди-птицы разлетелись.

Очень редко кто теперь заглядывает в эти старые-престарые газеты, журналы, а я вот прочитал и рад, что помогу и вам соприкоснуться с драгоценной романтикой человеческих чувств, благородством русских людей, оказавшихся на чужбине.

1916 год. Еще одна телеграмма Столбову, но уже из Петрограда: «Сердечный привет, чрезвычайно жалею, что время не позволило мне видеть твою семью. Надеюсь скоро приехать. Пульпе». Следом Столбов получает письмо на фирменном бланке гостиницы «Астория» со штампом французской военной миссии.

«Милый Столбов! Ты был, наверное, очень удивлен, получив мою телеграмму. Хотел удивить своим приездом, но, к сожалению, времени совершенно не оказалось заехать к тебе.

Я приехал в Россию членом французской военной миссии и как таковой подвергся всем чествованиям, официальным обедам и пр.

В одну неделю мы объехали Петроград, Киев, Москву и снова вернулись в Петроград. Через несколько часов я еду на фронт, откуда напишу тебе более пространное письмо. Дело в том, что я теперь французский офицер…»

Ой, как огорчился Столбов: мало того, что друга не встретил, так еще и прочитал в газете, что «один из героев французской армии, лейтенант Пульпе, еще недавно сбивавший немцев под Верденом, в воскресенье, несмотря на хмурую, ветреную погоду, совершил несколько блестящих эволюции на Ходынском аэродроме».

Он читал это вслух родным и приговаривал:

— Я же мог увидеть, как Эдуард летает!… Боже мой, боже мой.

В Петрограде французам выдали русское обмундирование. Высокий, подтянутый Пульпе с погонами поручика выделялся и необычностью своих боевых наград. Особый интерес вызвали нашивки с пальмовой ветвью и разноцветными звездочками на них. Каждая за боевой подвиг, отмеченный приказом по дивизии, корпусу, армии. От числа пальмовых ветвей — цвет фужерона, род аксельбанта, повторявший цвет орденских лент. Получивший восемь и более «пальм» носил двойной фужерон цвета ордена Почетного легиона. Такой был только у Пульпе.

Так и не увидел Столбов друга. А спустя несколько месяцев, в свинцовом гробу, отмеченном уже еловой веткой с берегов Стыри, немой свидетельницы последнего боя, он вез Эдуарда в Ригу. Родных у летчика не осталось, брат Карлис, ставший моряком, пропал в океанских далях, и только друзья, а с ними вся Рига вышли на проводы героя.

«Начало похоронной процессии, — вспоминает верный Столбов, — уже было на Большом кладбище, а конец ее еще на бульваре Александра, и аэроплан все время летал над нами.