До войны для пассажирских самолетов был принят минимум высоты, но это был внушительный минимум. Недаром же у летчиков существует поговорка - "Чем выше, тем безопаснее". За бреющий полет строго наказывали. В полетах же по воздушному коридору бреющий у пилотов Московской и Северной авиагрупп стал основным. Нагруженные самолеты буквально прижимались к земле, к лесу, к штормящей Ладоге.
Обстановка заставила изменить и нормы грузоподъемности. Вместо 1600 килограммов самолеты стали поднимать до 2500. Экипажи убрали из салонов все, что только можно было убрать, - скамейки, инструмент, чехлы, кронштейны для крепления кресел, десантные приспособления...
Стало обычным брать на борт вместо 15-16 пассажиров вдвое больше.
До войны действовало правило: иметь на борту двойной запас бензина. А из блокадного Ленинграда ПС-84 отправлялись с минимальным запасом горючего, чтобы машины могли долететь только до полевых промежуточных тыловых аэродромов. Уже там они получали полную заправку. Таким образом удавалось выкраивать бензин для истребителей сопровождения. Каждый ПС-84 сливал в Ленинграде 300 килограммов бензина - как раз норма заправки для истребителя.
Раньше пилот ПС-84 предпочитал ясную погоду. Теперь и здесь представления о летной погоде изменились.
Самой желанной стала плохая погода. Выходя на летное поле и глядя на низкие облака, командир корабля удовлетворенно говорил: "Погодка сегодня что надо!"
Однажды девятка транспортных самолетов, которую возглавлял заместитель командира эскадрильи Кузнецов, вернулась в Хвойную с толстым слоем намерзшего льда на винтах и крыльях. Его пришлось скалывать. Но и тогда никто не жаловался на плохую погоду. Досужим вымыслом сочли бы довоенные летчики возможность одновременного взлета даже трех до предела нагруженных ПС-84. А ведь летали сомкнутым строем по девять и даже по двенадцать-пятнадцать машин!
Такой рискованный, нелегкий полет стал в те дни нормой. Группа транспортных самолетов, которая шла "клином", стала настоящей "летающей крепостью". Фашисты боялись встречи с транспортными самолетами, когда те шли такими группами.
- Если бы не новая тактика, не взаимовыручка, - сказал Герой Советского Союза С. А. Фроловский, - разве бы я вывел свой самолет из той критической ситуации, в которую попал семнадцатого октября сорок первого года?..
* * *
С начала октября сорок первого года - для служащих маяка Морьин Нос (на западном берегу Ладоги), через который пролегал маршрут воздушного коридора, стало правилом встречать и провожать группы "дугласов".
Но тот октябрьский день старожилы маяка запомнили особенно хорошо.
Рассвело, когда над маяком в сопровождении истребителей прошла в сторону Ленинграда группа транспортных самолетов - четыре тройки. Красиво и слаженно, как на параде, летели самолеты.
Прошло совсем немного времени, и в таком же четком строю на Ленинград повернула вторая группа. А вскоре уже обратным рейсом появилась третья группа ПС-84.
И так в течение всего дня летающие караваны - тридцать пять кораблей Московской авиагруппы - бороздили небо над маяком. Все рейсы закончились благополучно.
- Накануне того дня, - вспоминает Пущинский, - мы, командиры эскадрилий Бухаров, Шарыкин и я, обговорили наш первый совместный вылет в Ленинград. Решили - каждая эскадрилья сделает по два рейса с максимальной загрузкой самолетов.
И вот наступило утро. Самолеты эскадрильи, загруженные продуктами, еще с вечера ушли в ленинградский рейс.
...Я вел группу на малой высоте. Маршрут проходил над глухими лесами и болотами, в стороне от шоссейных и железных дорог. Так было безопаснее. Сверху самолеты сливались с зеленью хвойных лесов, с покрытой пожухлой травой землей.
Подходя к Кайваксе, выстрелил двумя зелеными ракетами - условный сигнал истребителям: "Прошу прикрытия".
Летим. Но сколько ни смотрю вокруг, истребители сопровождения не появляются. Лишь у Ладоги подошли два звена "чаек". Небо немного очистилось. А тут как раз самая опасная часть маршрута. Снизился до 10-15 метров. Чтобы побыстрее миновать девяностокилометровое водное пространство, увеличил скорость. Озеро штормило. Катились высокие свинцовые волны. Казалось, что лопасти винтов вот-вот начнут рубить их пенистые гребни. Нелегко в таком полете ведущему. Еще труднее его ведомый. Каждый - весь внимание. В строю на бреющем маневр ограничен. Впереди, сбоку и позади летят товарищи. Внизу пучина Ладоги. Чуть качни крылом - врежешься в волны. Ни вправо не довернуть, ни влево, того ж гляди столкнешься с соседом.
Это была дьявольски сложная штука - полет строем над штормящей Ладогой. Крайняя степень напряжения. А тут еще "мессершмитты".
Сто минут длился полет от Хвойной до Ленинграда. Сто минут непрерывного риска.
Так уж, видно, устроена память, что хранит самое важное, то, что прошло через сердце.
Маршруты над морем-озером Ладогой... Сколько их было, этих полетов! Бои, потери друзей...