Воздушный путь

Скорость корабля возрастала. Толчки делались слабее и, наконец, прекратились совсем. «Илья Муромец» поднялся на воздух. Этот испытательный полет прошел вполне хорошо. Корабль описал несколько кругов по воздуху над аэродромом на небольшой высоте, идя со скоростью 90 верст в час. Он отлично слушался рулей. Можно было держать штурвал[ 72 ] двумя пальцами. Слегка отодвигая его от себя, примерно на один дюйм, можно было заставить аппарат заметно приближаться к земле. Притянув к себе двумя пальцами рулевое колесо на 1-2 дюйма, можно было заставить 300-пудовую машину в несколько секунд взлететь кверху на 20-30 саж. Повороты также происходили очень легко и свободно. Все вообще управление воздушным кораблем представляется совершенно особенным, мало похожим на управление пароходом или автомобилем и даже значительно отличающимся от управления малым аэропланом. На этом последнем пилот чувствует наклон своей машины, легко чувствует скорость и скольжение в сторону своего аппарата, вообще несколько руководствуется так называемым птичьим чувством. Иное дело на большом воздушном корабле. Его рулевой сидит в удобном кресле в закрытой каюте. Он не чувствует никакого ветра. Значит, о скорости движения, о боковом скольжении, если такое есть, он должен узнавать по приборам. Кроме того, движения и наклоны корабля обычно медленны и плавны, так что и их трудно почувствовать. Но и для этого существуют приборы, указывающие, идет ли аппарат ровно или наклоняется в какую-нибудь сторону. Так что в общем «птичье чувство» рулевому воздушного корабля бесполезно. Но ему совершенно необходимо другое: ему нужны знания, чтобы по тому, что показывают стрелки различных приборов, он мог правильно и безошибочно понимать, что происходит с воздушным кораблем, и в случае необходимости немедля принимать меры. Этот первый настоящий полет «Ильи Муромца» был произведен на небольшой высоте — саженей 50. Корабль пролетал вдоль всего поля, поворачивал и летел обратно. Интересно было следить из окон кают, как знакомые постройки быстро проносились мимо во время поворотов, а затем так же быстро скользила полоса поля. Во время спуска на землю двигатели на этот раз не были остановлены. Они лишь были переведены на малый ход. Когда корабль коснулся земли своими лыжами, моторы немедля были переведены почти на полный ход, чтобы не дать кораблю остановиться. Благодаря этому корабль, опустившись на землю, продолжал быстро скользить на своих лыжах по траве. Когда оставалось шагов 200 до ангара, моторы были остановлены. С разгона корабль прокатился еще около сотни шагов и потом остановился.

Сейчас же подошли рабочие, чтобы втащить корабль в его ангар, но сдвинуть с места тяжелую машину им оказалось не под силу. Тогда были запущены в ход моторы. Несмотря на то, что они работали полным ходом, корабль не двигался. Тогда вновь подошли люди, причем на этот раз собрались и зрители, и с большим трудом при моторах, работавших на полном ходу, сдвинули аэроплан с места и дотащили его до снежных дорожек, по которым уже легко можно было ввести воздушный корабль в ангар.

Каким же образом тяжелый корабль мог быстро скользить по полю с помощью своих двигателей, если те же двигатели не были в состоянии сдвинуть его с места на том же поле? Дело было здесь в следующем. Прежде всего выяснилось, что лыжи тяжелого аэроплана обычно «прилипают» к снегу и особенно к земле, так что требуется некоторое усилие, чтобы сдвинуть аппарат с места. Но кроме того, когда аэроплан сдвинут и идет уже с некоторой скоростью, то его крылья поддерживают часть его веса и аппарат легко может быстро скользить на лыжах по такому полю, по которому он был бы не в состоянии двигаться с малой скоростью. Когда это все было выяснено, то оттепель перестала быть препятствием для опытов. Надо было лишь перед каждым полетом достать немного снега из соседних глубоких канав, где его было сколько угодно, и рассыпать впереди аэроплана на несколько шагов, чтобы он мог как следует сдвинуться с места.