Воздушный стрелок. Сквозь зенитный огонь

В один прекрасный весенний день бригада занята разгрузкой с платформы сварных полутораметровых двутавров длиной 18 метров. Задание нелегкое, есть 20 человек «без правой руки», у каждого из них по лому, а бригадир стоит «руки в брюки» и умственно занимается составлением оптимальной технологии перевода этих стропильных ферм с высоты вниз на полосу возле рельсового пути. Бригада стоит, ждет команды.

Надоело мне ждать, кричу: «Ломы берите, всем наверх, на вагон!»

Сам остался внизу, даю команды, и ферма за фермой спускаются вниз. Недалеко от места события стоит гражданин, наблюдает ход событий. Стоит, не двигается. Делаем перерыв покурить. Тот гражданин приближается и обращается ко мне на немецком:

— Du Brigadier? (Ты бригадир?)

— Нет, бригадир вот там, — отвечаю на русском.

— А ты почему не бригадир?

— Провинился я в сфере политработы.

— Это же не причина исключить человека из трудовой сферы.

Качает головой, уходит. Продолжаем работу. Разгрузку кончаем сравнительно быстро, а вижу, что тот гражданин еще три раза подходит, смотрит, уходит. Работа закончена. Выполнение нормы на 100 % есть, сидим, курим. Опять идет наблюдатель.

— Результат хороший, — говорит, — даже вагон с рельсов не спрыгнул. Скажу нормировщику, чтоб 120 % вам выписал. Но, давайте познакомимся. Я, Кабузенко Николай Порфирьевич, начальник базы трофейного оборудования. Ты по-русски читать, писать умеешь?

— Умею без гарантии безошибочного соблюдения правил правописания.

— Образование какое?

— Гимназию окончил.

— Будешь бригадиром.

— Не забывайте политическую опалу!

— Ерунда! Между заводом и управлением лагерей заключен контракт о предоставлении рабочей силы. В контракте между прочим установлено, что управление завода имеет полное право выбирать способных, по их мнению, ответственных лиц военнопленных в бригадиры и на прочие специальные должности.

Ошибается он, думаю, политическую анафему производственнику не прорвать. На самом деле ошибся я. Вернулся с работы в лагерь, а на следующий день меня ведут в помещение немецкого старшего лагеря. Сидящий там советский офицер (начальник по труду, как выяснилось позже) обращается ко мне: «Вы что там на заводе сотворили, бунт, что ли?»

Оказалось, я нахожусь между двумя фронтами. Хорошего из такого положения, как правило, не выходит. Что мне ответить? Лучше всего молчать. Удивляюсь дружелюбному тону разговора: «Бригада № 426 наихудшая в лагере по выполнению норм. Вам задание поправить положение. Назначаетесь бригадиром. Успеха не будет, пошлем вас обратно в особый режим». Обращаясь к старшему лагеря, продолжает: «Отведите ему койку в общем корпусе».

Вот вместо трех месяцев особого режима за мной остался один. Вернуться туда нельзя. Старший просит меня пойти с ним, идем вокруг корпуса, заходим в небольшое помещение с одноярусными койками, показывает мне свободную и говорит: — «Вот твое место жительства. Здесь уютно, но предупреждаю, капитан Глазунов назначен начальником лагеря. Если он тебя поймает в этом помещении, плохо тебе будет».

За всю свою жизнь я не мог выяснить, кто в этом чужом лагере был моим покровителем и зачем выбрал именно меня для опеки. Кто-то руководил этим театром, а я, наивный юноша, просто не понимал, в какой пьесе какую роль играю.