Воздушный замок

Абдулла подумал еще – в промежутке между наплывами разных людей, надоедавших ему с портретами. К нему снова вернулись подозрения относительно незнакомца, продавшего ковер, и страшного шума, который разразился у жаровни Джамала как раз тогда, когда незнакомец повелел ковру лететь. Абдулла припомнил, что видел, как оба раза губы незнакомца двигались, но расслышал далеко не все слова.

– Так вот в чем дело! – закричал Абдулла, стукнув кулаком в ладонь. – Перед тем как ковер полетит, надо сказать волшебное слово, а этот человек утаил его от меня по собственным соображениям – вне всякого сомнения, злонамеренным. Вот негодяй! А во сне я, должно быть, это самое слово и произнес.

Абдулла кинулся в дальний угол палатки и вытащил потрепанный словарь, которым пользовался в школе. Затем, встав на ковер, он закричал:

– «Абажур»! Взлети, пожалуйста!

Ничего не произошло – ни тогда, ни после всех слов, начинавшихся на А. Абдулла упрямо перешел к Б и, когда это не помогло, двинулся дальше и прочел весь словарь. Поскольку то и дело Абдулле мешали продавцы портретов, времени у него ушло порядочно. Тем не менее к вечеру он добрался до «ящура», а ковер даже не шелохнулся.

– Значит, это слово вымышленное или на иностранном языке! – воскликнул Абдулла, обливаясь потом. Приходилось поверить в это – или решить, что Цветок-в-Ночи была всего лишь сном. Но даже если она существовала на самом деле, шансы на то, чтобы заставить ковер отнести его к ней, улетучивались с каждой минутой. Абдулла стоял на ковре, выдавливая из себя всевозможные диковинные звуки и все известные ему иностранные слова, а ковер по-прежнему не совершал ничего похожего на движения.

За час до заката Абдуллу снова отвлекли – снаружи скопилась огромная толпа с рулонами и большими плоскими пакетами. Художнику с папкой рисунков пришлось расталкивать ее локтями. Следующий час был исключительно суматошным. Абдулла изучал картины, отвергал портреты тетушек и мамаш и сбивал непомерные цены, назначенные за скверные изображения племянников. За этот час он приобрел не только сотню превосходных рисунков, которые принес ему художник, но и восемьдесят девять других картин, набросков, медальонов и даже кусок стены с написанным на нем лицом. При этом он расстался почти со всеми деньгами, которые уцелели после покупки ковра-самолета – если это, конечно, действительно был ковер-самолет. Когда Абдулле наконец удалось уговорить человека, твердившего, будто живописный портрет матушки его четвертой жены в должной мере походит на мужчину, что такая картина его не устраивает, и выпихнуть его из палатки, уже стемнело. Абдулла так устал и издергался, что даже есть не хотел. Он бы отправился спать, если бы не Джамал: тот получил бешеную прибыль, распродав свою снедь набежавшей толпе, и пришел к Абдулле с куском нежнейшего жареного мяса прямо на сковородке.

– Не знаю, что в тебя вселилось, – произнес Джамал. – Мне всегда казалось, ты в своем уме. Но свихнулся ты или нет, есть все равно надо.

– Безумие тут ни при чем, – ответил Абдулла. – Я просто решил открыть новое направление в торговле. – Однако мясо он съел.

Наконец сил у Абдуллы прибавилось настолько, что он смог взгромоздить все сто восемьдесят девять картин на ковер и улегся между них.

– Послушай же, – сказал он ковру, – если по счастливой случайности я произнесу во сне волшебное слово, немедленно отнеси меня в ночной сад Цветка-в-Ночи.

Ничего лучше он, судя по всему, сделать не мог. Заснуть ему удалось не скоро.

Проснулся он от нежного аромата ночных цветов и оттого, что чья-то рука осторожно коснулась его плеча. Над ним склонилась Цветок-в-Ночи. Абдулла увидел, что она куда прелестнее, чем ему запомнилось.

– Тебе и вправду удалось раздобыть множество картин! – обрадовалась Цветок-в-Ночи. – Как это мило с твоей стороны!

Получилось, победно подумал Абдулла.

– Да, – сказал он. – У меня здесь сто восемьдесят девять разных мужчин. Думаю, что по крайней мере общую идею тебе уловить удастся.

Он помог девушке снять с кустов побольше золотых фонариков и расставить их в круг на траве. Затем Абдулла показал Цветку-в-Ночи все портреты, сначала поднося их к фонарикам, а затем прислоняя к пригорку. Он чувствовал себя уличным художником.

Цветок-в-Ночи изучила каждого мужчину, которого предъявлял ей Абдулла, абсолютно бесстрастно и очень сосредоточенно. Затем она взяла фонарик и снова осмотрела все рисунки, которые сделал художник с Базара. Абдулле было очень приятно. Художник оказался настоящим мастером. Он рисовал портреты в точности так, как просил его Абдулла, – от царственного героя, явно скопированного со статуи, до горбуна, который чистил на Базаре башмаки, и не забыл и про автопортрет.

– Да, вижу, – сказала наконец Цветок-в-Ночи. – Мужчины действительно очень разные, как ты и говорил. Внешность моего отца вовсе не типична – и твоя, разумеется, тоже.

– Значит, ты согласна с тем, что я не женщина? – уточнил Абдулла.