Но вот остановка — знаменитая исконописная Мстера. Постоялый двор: печь, лавки, покрытые овчиной, чтобы ночь оставшуюся доспать, большой стол посредине с огромным веселым самоваром, а за ним наши путники: мать с сынком, его няня-кормилица, молодая простая украинка, которая так смешно величает барского малыша Кирилло, а при ней и свой годовалый на руках, а тут еще входит из глухой ночной темени в избу бородатый мстерский коробейник — мужик-иконник с большой холстинной сумой да коробом за плечами, полном иконами на выбор, да все отменные, тонкой кисти, изысканные, золотоузорчатые на благородно притемненном фоне…
И вот тот мужик былинный, богомаз, подсаживается к молодой и начинает домогаться у нее, какому святому будет молиться ее маленький сынок-барчук, когда вырастет, какое святое имя дали ему при крестинах? Но молодая и смелая, сильная и решительная предложение купить для сынка икону-благословение отвергает: вот еще, будет она увеличивать свой багаж иконой, хотя бы и чудного мстерского письма. А няня тут же выбирает для своего дитяти прекрасный образ Богородицы, да в киоте и под стеклом: «Сына своего, Прохфира, благословлю этой иконой к свадьбе!», — говорит она, являя поистине грандиозный масштаб вИдения жизни.
И на том происшествие, если можно так назвать тот подлинный эпизод, который поведала мне однажды сама бабушка, которая и летела тогда в 1914 году на тройке, заканчивается. На утро путешествие по белым равнинам продолжается — скоро путники наши пересядут на поезд до Нижнего, благополучно прибудут к Рождеству к старшим Микулиным, присоединится к ним и Николай Егорович Жуковский, и сестра Катина Верочка, праздники будут веселыми, но вскоре Янек, Иван, муж Кати, уйдет на войну, и несмотря на редкие свидания и рождение дочки супружество их на этом закончится и они расстанутся навсегда, — он отбудет в Америку, а она вернется к лету в Орехово, чтобы почти полных десять лет нести там свою крестьянскую вахту. Старший Микулин скончается в 1919 году, Жуковский в 1921, Кирилло будет расти, бабушка Вера Егоровна будет наставлять его на молитву, но к расцвету молодости он совсем потеряет свою детскую веру, проживет долгую жизнь, усердно трудясь, но так и не достигнув той меры, что обещали его богатейшие врожденные таланты. Не оставит детей. Уход его будет горьким: стремясь в последние годы жизни к Богу, он в так и не сможет преодолеть своего же внутреннего протеста и инерции сопротивления, разорвать однажды связавшие его путы…
Однако не думай, мой читатель, что Екатерина Александровна Домбровская в том 1914 году была совсем уж неверующим человеком. Спустя несколько лет и будучи наездом в Москве, она же неистово пробиралась сквозь толпу на паперти храма Успения на Покровке, чтобы благословить у Святейшего Патриарха Тихона своего шести или семилетнего мальчика. Но тот случай на Шуйском тракте ведь тоже никто отменить не мог, как и моей давней истории с крестами. Просто вся наша жизнь слагается крестами и перекрестками выбора, где Господь испытывает сокровенные произволения наших сердец, а мы, увы, бываем так невнимательны и легкомысленны…
Был такой мистический перекресток жизни и у Кирилла. Еще со времен войны он стал очень хорошим автомобилистом. Однажды, возможно, это был тот самый 1953 год, когда я заблудилась в Кремле, он ехал на киностудию, где работал, ехал спокойно — лихачом Кирилл Иванович никогда не был, но вдруг чуть ли не под колеса с тротуара совершенно неожиданно выскочила навстречу ему маленькая девочка вслед за своим мячом. Мгновение выбора и, отлично понимая, что он делает и что будет, Кирилл резко вывернул руль и влетел в огромный столб. У него была тяжелая черепно-мозговая травма, он очень долго болел, а потом всю жизнь чуть ли не ежедневно страдал мучительнейшими приступами головной боли. А работал он много и вообще был человеком дела и глубокой порядочности. Думаю, та маленькая девочка, которой он сохранил жизнь, и то добро сердца, которое в сокровенности обретается у каждого, сейчас ходатайствует за его душу перед Многомилостивым Господом…
На коллаже работы